Анна смотрела на экран телефона, перечитывая сообщение свекрови в третий раз. Сердце сжалось от того особенного чувства бессилия, которое возникает, когда понимаешь – неприятности уже в пути, и остановить их невозможно.
«Дорогие мои, решила вас навестить. Буду завтра утром. Соскучилась очень.»
Муж, Павел, стоял у окна, машинально постукивая пальцами по подоконнику – привычка, появившаяся у него в моменты напряжения. В квартире повисла тишина, густая и вязкая, как остывающий мёд.
— Может, позвонишь ей? — Анна старалась, чтобы голос звучал ровно.
— И что я скажу? — Павел провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть усталость. — Ты же знаешь маму. Для неё «нет» – это просто начало переговоров.
Анна поднялась с дивана, подошла к мужу. Его плечи были напряжены, будто держали невидимый груз. Она легко коснулась его спины, чувствуя, как под её ладонью перекатываются жесткие мышцы.
— Нам нужно что-то решать, Паш. Я больше так не могу.
Он повернулся к ней, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на вину.
— Знаю. — Его голос звучал тихо, почти шёпотом. — Просто… она же моя мать.
Анна отошла к окну. Внизу медленно кружились жёлтые листья – осень пришла рано в этом году. Как много всего изменилось за четыре года их брака, но только не Вера Николаевна с её «внезапными» визитами и постоянными попытками переделать их жизнь под себя.
***
Утро принесло с собой не только прохладный ветер, но и звонок в дверь – на два часа раньше, чем они ожидали. Анна как раз собиралась на важную встречу с клиентом – она работала дизайнером интерьеров, и этот проект мог стать поворотным в её карьере.
Вера Николаевна ворвалась в квартиру вихрем запахов – духи, которые она использовала последние двадцать лет, свежая выпечка и что-то ещё, неуловимое, но тревожащее. Три объёмные сумки глухо стукнулись об пол в прихожей.
— Анечка! — воскликнула свекровь, раскрывая объятия. — Как же я соскучилась!
Анна механически подставила щёку для поцелуя, чувствуя, как внутри всё сжимается от фальшивой интонации.
— Вера Николаевна, я же говорила вам – у меня сегодня важная встреча…
— Ох, да какие встречи с утра? Я вот пирожков напекла, сейчас чайку…
— Нет, правда, я не могу. Это серьёзный заказ, от него зависит…
— Всё-то у тебя серьёзное, — Вера Николаевна уже разматывала шарф, попутно оглядывая прихожую критическим взглядом. — А вот пыль у вас тут… Павлуша мой, наверное, голодный ходит, некогда тебе за порядком следить.
Анна почувствовала, как внутри поднимается волна – не злости даже, а какой-то первобытной тоски. Она так устала от этой бесконечной войны намёков и полуулыбок, от необходимости постоянно доказывать своё право быть собой.
— Вера Николаевна, — её голос звучал неожиданно твёрдо. — Я ухожу на встречу. Вернусь вечером. Пожалуйста, не трогайте ничего в моём кабинете – там разложены материалы для проекта.
Свекровь поджала губы, но промолчала. Только, когда Анна уже обувалась, бросила вслед:
— Конечно-конечно, беги по своим делам. Я тут сама разберусь, что к чему…
Весь день Анна не могла сосредоточиться. Телефон молчал – и это было хуже всего. Она знала Веру Николаевну достаточно хорошо, чтобы понимать: тишина – это всегда предвестник бури.
Вечером, открывая дверь своим ключом, она почувствовала запах – резкий, химический. У неё закружилась голова. В квартире пахло хлоркой и какими-то дешёвыми чистящими средствами.
Её кабинет… Она медленно толкнула дверь. Все папки с эскизами были аккуратно сложены стопкой на краю стола. Образцы тканей, которые она подбирала для проекта неделю, исчезли. На их месте стояла вазочка с искусственными цветами – именно такие Вера Николаевна всегда считала признаком «уюта».
— А, вернулась! — раздался голос свекрови из кухни. — Иди сюда, я тут порядок навела. Теперь хоть на человеческое жильё похоже…
Что-то оборвалось внутри. Не злость – что-то гораздо более глубокое и окончательное.
— Где мои материалы? — тихо спросила Анна, входя на кухню.
— Ой, да тот хлам, что ли? — Вера Николаевна махнула рукой в сторону балкона. — Я всё сложила в коробку, отнесла туда. Нечего пылесборники разводить…
Анна медленно подошла к балконной двери. Коробка стояла в углу, прикрытая старой клеёнкой. Сверху натекла лужица – начавшийся дождь пробивался через неплотно прикрытую дверь.
— Вы… — голос сорвался. — Вы уничтожили работу целого месяца. Материалы, которые я собирала по всему городу. Образцы, которые…
— Да что ты так переживаешь? — фыркнула свекровь. — Подумаешь, бумажки какие-то! Вот я лучше научу тебя, как правильно уют создавать. А то живёте как в гостинице…
Анна не слышала, что говорила дальше Вера Николаевна. В ушах шумело, перед глазами плыли круги. Она достала телефон, набрала номер мужа.
— Паш, — сказала она, когда он ответил. — У тебя есть час, чтобы приехать и забрать свою мать. Иначе уйду я. Навсегда.
Она отключила телефон и посмотрела на свекровь. Та застыла с приоткрытым ртом, явно не ожидав такого поворота.
— Вы же понимаете, что это конец? — тихо спросила Анна. — Что после этого ничего уже не будет как прежде?
Вера Николаевна попыталась что-то сказать, но Анна подняла руку:
— Нет. Молчите. Просто… молчите.
Она вышла из кухни, заперлась в спальне. Села на край кровати, глядя в окно. Капли дождя стекали по стеклу, размывая мир за окном, делая его нечётким, словно акварельный рисунок.
Когда через сорок минут появился Павел, Анна не вышла из комнаты. Она слышала громкий шёпот в прихожей, возмущённый голос свекрови, потом звук закрывающейся двери.
Павел вошёл в спальню без стука. Сел рядом, взял её за руку.
— Я отвёз её в гостиницу, — сказал он тихо. — Завтра она уезжает.
Анна кивнула, не поворачивая головы.
— Я больше не пущу её в дом, — продолжил он. — Никогда.
Она наконец повернулась к нему. В полумраке комнаты его лицо казалось осунувшимся, постаревшим.
— Дело не в этом, Паша, — мягко сказала она. — Дело в том, что нам пришлось дойти до края, чтобы ты решился на этот шаг.
Он опустил голову, и она увидела, как в его волосах блеснула первая седина.
За окном продолжал идти дождь, смывая старые обиды, унося их куда-то в темноту осенней ночи. Впереди было много разговоров, много боли и, возможно, немного надежды. Но сейчас они просто сидели рядом, держась за руки, слушая, как капли отбивают свой ритм по карнизу – колыбельную для умирающих иллюзий и рождающейся новой жизни.
