— Анна Сергеевна, у вашего мужа обширный инфаркт. Сейчас он в реанимации, — голос врача звучал приглушенно, будто сквозь вату.
Она сидела на жестком больничном стуле, до боли сжимая телефон. Перед глазами плыло, а в ушах стоял протяжный гул. Все происходящее казалось дурным сном.
— Что… что мне делать? — собственный голос показался ей чужим.
— Приезжайте в больницу. И… возьмите документы.
Тридцать лет. Тридцать лет совместной жизни промелькнули как один день. Анна механически собирала документы, складывая их в старую кожаную папку, которую Виктор хранил в своём рабочем столе. Руки дрожали, и бумаги рассыпались по полу кабинета.
Она опустилась на колени, собирая листы, когда её взгляд зацепился за незнакомый конверт. Пожелтевший от времени, с выцветшими чернилами. Анна развернула его и начала читать. С каждой строчкой её лицо становилось всё бледнее.
«Дорогой Виктор Андреевич! Спешу сообщить, что все документы по сделке оформлены должным образом. Покупатель внес полную сумму, как мы и договаривались. Ваша супруга никогда не узнает о продаже её наследства. Акции оформлены на подставное лицо…»
Письмо было датировано 1995 годом. Годом, когда умерла её мать, оставив ей в наследство акции крупного предприятия. Акции, которые, как объяснил тогда Виктор, обесценились во время кризиса.
Анна медленно опустилась в кресло. Тридцать лет лжи. Тридцать лет она верила каждому его слову. А он… он просто украл у неё наследство матери.
— Мама? — голос дочери вернул её к реальности. — Что случилось? Почему ты не отвечаешь на звонки?
Марина стояла в дверях кабинета, встревоженно глядя на мать. В свои двадцать восемь она была удивительно похожа на бабушку — те же тёмные глаза, та же решительная складка между бровей.
— Папа в больнице. Инфаркт, — Анна говорила ровным, почти безжизненным голосом. — Нужно ехать.
— Я вызову такси, — Марина уже доставала телефон. — Ты в порядке?
Анна посмотрела на письмо в своих руках. Тридцать лет она жила с человеком, которого, как оказалось, совсем не знала.
— Да, — она аккуратно сложила письмо и убрала его в сумку. — Просто… устала.
В больничном коридоре пахло хлоркой и чем-то тяжелым, тревожным. Марина заполняла документы у стойки регистрации, а Анна смотрела в окно на моросящий октябрьский дождь.
— Как он? — спросила она у подошедшего врача.
— Состояние стабильно тяжелое. Следующие сутки будут критическими.
Анна кивнула. Внутри было пусто и холодно, будто все чувства разом выключили.
— Мам, может, кофе? — Марина взяла её за руку. — Ты совсем бледная.
— Нет, спасибо. Лучше езжай домой, тебе завтра на работу.
— Я останусь с тобой.
— Не нужно, — Анна мягко высвободила руку. — Правда, не нужно.
Когда Марина ушла, Анна достала письмо. Пожелтевшая бумага хранила тайну, которая все эти годы отравляла их жизнь, просто они об этом не знали.
В памяти всплыл тот день, когда Виктор сообщил ей о потере акций. Она тогда плакала — не из-за денег, а потому что это было последнее, что осталось от мамы. Он утешал её, говорил, что главное — они вместе, что он всегда будет заботиться о ней…
— Анна Сергеевна? — медсестра тронула её за плечо. — Вашему мужу лучше. Хотите его увидеть?
Виктор лежал, опутанный проводами и трубками. Такой беспомощный, такой… чужой.
— Аня… — его голос был едва слышен. — Прости…
Она замерла. О чем он просит прощения? О предательстве тридцатилетней давности или о чем-то еще, чего она пока не знает?
— Тебе нужно отдыхать, — сказала она ровным голосом. — Я приду завтра.
Выйдя из палаты, она почувствовала, как внутри что-то надломилось. Будто треснуло стекло, за которым она пряталась все эти годы.
Дома было тихо и пусто. Анна медленно шла по комнатам, касаясь знакомых предметов. Вот фотография их свадьбы — молодые, счастливые. Вот первые шаги Марины — Виктор держит её за ручки, так бережно и нежно. Вот их последний отпуск…
Она опустилась в кресло и закрыла глаза. Что делать с правдой, которая открылась так внезапно? Как жить дальше с этим знанием?
Телефонный звонок разрезал тишину.
— Мама? Ты где? — в голосе Марины слышалось беспокойство.
— Дома. Все в порядке.
— Я сейчас приеду.
— Не надо, — Анна помолчала. — Мне нужно побыть одной.
Утром она снова была в больнице. Виктор спал, и она смотрела на его осунувшееся лицо, пытаясь понять, как могла не замечать очевидного все эти годы.
— Вы его жена? — пожилая санитарка остановилась рядом. — Он ночью все звал вас, просил прощения.
Анна промолчала. Что она могла сказать?
— Знаете, я тут тридцать лет работаю, всякого насмотрелась, — продолжала санитарка. — Но когда человек так просит прощения, значит, есть за что. И значит, совесть еще жива.
Совесть. Что это такое — совесть? То, что не давало ему спокойно спать все эти годы? Или то, что проснулось только сейчас, когда смерть заглянула в глаза?
Следующие дни слились в один бесконечный коридор больничных запахов, разговоров с врачами и бессонных ночей. Виктору становилось лучше, но Анна чувствовала, как внутри неё растет стена отчуждения.
— Мам, что происходит? — Марина поймала её после очередного визита в больницу. — Ты какая-то… другая.
— Все нормально, — Анна попыталась улыбнуться. — Просто устала.
— Нет, не все нормально. Я же вижу. Что случилось?
Анна достала письмо. Руки дрожали, когда она протягивала его дочери.
Марина читала молча, и с каждой строчкой её лицо становилось все жестче.
— Он… он украл у тебя наследство бабушки? — её голос дрожал от гнева. — И все эти годы молчал?
— Да.
— И ты… что ты собираешься делать?
Анна посмотрела на дочь долгим взглядом. В этот момент она как никогда была похожа на свою бабушку — такая же прямая спина, тот же огонь в глазах.
— Не знаю, — честно ответила она. — Правда не знаю.
Вечером она снова была в больнице. Виктор уже мог сидеть и даже немного разговаривать.
— Аня… — он протянул к ней руку. — Ты какая-то странная последние дни.
Она достала письмо и положила его на больничную тумбочку. Виктор побледнел, увидев знакомый конверт.
— Я могу объяснить… — начал он.
— Не надо, — она покачала голова. — Тридцать лет объяснений уже было достаточно.
— Я хотел как лучше… — его голос дрожал. — Тогда был такой момент… Я мог все потерять… А тут эти акции…
— Ты украл у меня не просто деньги, — Анна говорила тихо, но каждое слово падало как камень. — Ты украл у меня доверие. Веру в тебя. Тридцать лет нашей жизни, которые оказались построены на лжи.
— Прости меня… — он заплакал, некрасиво, по-старчески. — Я все исправлю…
— Как? — она посмотрела на него с горькой усмешкой. — Как ты вернешь мне эти тридцать лет?
Она вышла из палаты, не оглядываясь. В коридоре её ждала Марина.
— Ну что? — дочь смотрела вопросительно.
— Поехали домой, — Анна чувствовала странное опустошение. — Нам нужно многое обсудить.
Дома они долго сидели на кухне. За окном шел дождь, и капли барабанили по карнизу, создавая причудливую мелодию.
— Знаешь, — вдруг сказала Марина, — я всегда думала, что у вас с папой идеальный брак. Что так и должно быть — жена во всем поддерживает мужа, верит каждому его слову…
— А оказалось, что это была просто красивая декорация, — Анна грустно улыбнулась. — За которой пряталась ложь.
— Что ты будешь делать?
— Для начала найду хорошего юриста. Нужно понять, можно ли что-то вернуть после стольких лет.
— А папа?
Анна помолчала, глядя в окно.
— Знаешь, все эти дни я думала — почему он признался именно сейчас? От страха перед смертью? Или правда раскаялся?
— И что ты решила?
— Что это уже не имеет значения. Некоторые поступки нельзя исправить, даже если очень хочешь.
В эту ночь Анна долго не могла уснуть. Она лежала в их общей с Виктором спальне и думала о том, как странно устроена жизнь — мы строим её по кирпичику, создаем что-то важное, а потом одно письмо может разрушить всё до основания.
Утром она подала заявление в прокуратуру. Марина была рядом, поддерживала её, помогала собирать документы.
Виктора выписали через неделю. Он вернулся домой осунувшийся, постаревший, с потухшим взглядом.
— Я все понимаю, — сказал он, увидев собранные её вещи в прихожей. — Ты имеешь право…
— Да, имею, — она застегнула сумку. — И я использую это право, чтобы начать жизнь заново. Без лжи.
— Куда ты?
— К Марине. Она давно звала меня пожить у неё.
— А как же… мы?
— Нас больше нет, Витя, — она впервые за эти дни назвала его ласково, как раньше. — Ты сам всё разрушил. Тридцать лет назад.
Он стоял в дверях, ссутулившийся, потерянный, а она спускалась по лестнице, чувствуя, как с каждым шагом становится легче дышать.
На улице шел дождь, но ей было все равно. Она шла вперед, к новой жизни, которая начиналась прямо сейчас.
Через полгода суд вынес решение о частичной компенсации ущерба. Виктор продал квартиру и машину, чтобы выплатить Анне положенную сумму. Но дело было уже не в деньгах.
Марина помогла матери открыть небольшую художественную галерею. Анна всегда мечтала о чем-то подобном, но Виктор считал это пустой тратой денег.
— Знаешь, — сказала однажды Марина, развешивая картины в новом помещении, — я только сейчас поняла, какая ты сильная.
Анна оторвалась от составления каталога: — Почему ты так решила?
— Потому что ты не побоялась начать все заново. В твоем возрасте многие просто смирились бы, решили, что поздно что-то менять.
Анна посмотрела на свое отражение в стеклянной витрине. Женщина, которая смотрела на неё оттуда, казалась моложе, увереннее той, что жила в тени мужниной лжи.
— Никогда не поздно начать жить по-настоящему, — ответила она. — Просто иногда для этого нужен хороший толчок.
Виктор несколько раз пытался восстановить отношения. Приходил с цветами, просил прощения, обещал все исправить. Но Анна оставалась непреклонной.
— Понимаешь, — объясняла она Марине, — дело даже не в деньгах. Деньги — это просто цифры. Дело в предательстве. В том, что человек, которому я доверяла больше всех на свете, столько лет смотрел мне в глаза и лгал.
Галерея постепенно набирала популярность. Анна с удивлением обнаружила в себе талант к организации выставок, к общению с художниками и покупателями. Она будто расцвела, открыла в себе новые грани.
Однажды вечером, закрывая галерею, она увидела на пороге Виктора. Он сильно постарел за этот год, совсем поседел.
— Прости, что без предупреждения, — сказал он тихо. — Я уезжаю. Насовсем. Продал все, что мог, чтобы расплатиться с долгами. Начинаю новую жизнь в другом городе.
Анна молча слушала.
— Я только хотел сказать… — он замялся, — ты молодец. У тебя все отлично получается. Я рад за тебя. И… прости меня. За все.
Она смотрела, как он уходит, сутулясь под порывами осеннего ветра, и впервые за долгое время не чувствовала ни гнева, ни боли. Только спокойную уверенность в правильности своего выбора.
— Мам, ты в порядке? — Марина часто заходила вечерами, помогала с документами.
— Да, — Анна улыбнулась. — Знаешь, я думала, будет тяжелее. Но, оказывается, прощаться с прошлым не так уж и больно, если впереди тебя ждет что-то хорошее.
Она поставила на стол фотографию своей мамы. Теперь эта фотография занимала почетное место в галерее — напоминание о том, что никогда не поздно исправить ошибки прошлого и начать жить заново.
Вечерами Анна любила сидеть у большого окна галереи, наблюдая за прохожими и думая о том, как причудливо складывается жизнь. Иногда нужно потерять все, чтобы найти себя настоящую. Иногда нужно пережить предательство, чтобы научиться верить в себя. И иногда нужно дойти до самого дна, чтобы оттолкнуться и наконец всплыть на поверхность — к свету, к правде, к новой жизни.
Марина часто приводила в галерею свою маленькую дочь — внучку Анны. Трехлетняя Софья с восторгом разглядывала картины и говорила, что тоже будет художницей, как бабушка.
— Ты не художница, — смеялась Марина.
— Зато я научилась разбираться в искусстве, — отвечала Анна. — И в людях тоже.
