— И чем сегодня кормит наша дорогая невестка? — Валентина Ивановна сделала особое ударение на слове «дорогая», так что оно прозвучало почти как оскорбление.
Анна почувствовала, как немеют пальцы, сжимающие тарелку с ростбифом. На языке вертелся резкий ответ, но она только улыбнулась — той особой улыбкой, которую отточила за пять лет работы финансовым директором.
— Импортная говядина, — процедила она. — Из той самой фирмы, где вы раньше работали бухгалтером. Кажется.
Валентина Ивановна побледнела, расплескав вино. Дмитрий недоуменно поднял глаза от тарелки:
— Мам, ты работала в «Мясоторге»? Никогда не рассказывала.
— Не работала, — отрезала мать. — Анна что-то путает.
— Правда? — Анна отложила вилку. — А документы о недостаче за 1995 год тоже… путают?
В столовой повисла звенящая тишина. За окном грохнул салют — соседи готовились к Новому году.
— Ты… — Валентина Ивановна задыхалась. — Ты копалась в моем прошлом?
— Нет, — Анна отпила вино. — Это прошлое само меня нашло. Вчера. В виде пачки документов на моем рабочем столе.
Что за документы, мама? Дмитрий хотел спросить, но что-то в лице матери его остановило. Что-то, чего он никогда раньше не видел — страх.
— Просто интересно, почему твоя жена должна все это делать одна? Она что, меньше устала? Или у нее какие-то сверхспособности? — вдруг выпалила Валентина Ивановна, резко меняя тему. — Дима, ты хоть иногда помогаешь ей по дому?
— Мам, не уходи от…
— Нет, давай поговорим об этом! — она почти кричала. — О том, как ты превращаешься в отца! О том, как…
— О том, как вы украли двадцать миллионов? — тихо спросила Анна.
Дмитрий поперхнулся вином:
— Что?!
— «Мясоторг», 1995 год, — Анна говорила спокойно, будто зачитывая отчет. — Исчезновение крупной суммы. Подделка документов. И ваша внезапная отставка, Валентина Ивановна. За месяц до ревизии.
— Замолчи! — Валентина Ивановна вскочила, опрокинув стул. — Ты ничего не знаешь! Не смеешь…
— Я знаю все, — Анна достала из сумки папку. — И про вашего любовника из налоговой. И про то, куда делись деньги. И про то, почему Николай Петрович на самом деле ушел из семьи.
Дмитрий переводил взгляд с матери на жену:
— Какой любовник? Папа же умер от инфаркта…
— Не умер, — Валентина Ивановна опустилась на стул, словно из нее вынули стержень. — Он… он просто ушел. Когда узнал.
За окном снова грохнуло — небо расцветилось красным и золотым. Где-то внизу радостно кричали дети.
— А теперь он вернулся, — Анна открыла папку. — И хочет свою долю. Правильно, Николай Петрович?
В дверях столовой стоял высокий седой мужчина. Дмитрий почувствовал, как по спине пробежал холодок — он не видел отца двадцать пять лет, но узнал его мгновенно.
— Здравствуй, сын, — Николай Петрович шагнул в комнату. — Ты возмужал.
— Как… как ты вошел? — Дмитрий поднялся, загораживая мать.
— Твоя жена любезно оставила дверь открытой, — отец усмехнулся. — Умная женщина. Сразу поняла, что к чему, когда я пришел к ней в офис.
— Зачем? — глухо спросила Валентина Ивановна. — Зачем сейчас?
— Деньги, Валя, — он пожал плечами. — Всегда дело в деньгах. Двадцать пять лет я молчал, жил в своей глуши. А теперь… — он закашлялся. — Теперь мне нужна операция. Дорогая операция.
— У меня ничего не осталось, — она покачала головой. — Все давно потрачено.
— Врешь! — он шагнул к ней. — Я знаю про счет в Швейцарии. Знаю про вклады на предъявителя.
— Откуда? — прошептала она.
— От твоего дорогого Сергея Михайловича. Перед смертью он был очень разговорчив.
Валентина Ивановна закрыла лицо руками:
— Значит, и он предал.
— Все предают, Валя. Рано или поздно.
Дмитрий смотрел на этих чужих людей — мать, отца, жену — и не узнавал никого. Словно разом треснула и осыпалась штукатурка благополучия, обнажив гнилые балки лжи.
— А ты? — он повернулся к Анне. — Ты почему молчала?
— У меня был один день, — она пожала плечами. — Твой отец пришел ко мне вчера. Я должна была проверить информацию.
— И что теперь?
— А теперь у нас есть выбор, — она положила на стол еще одну папку. — Здесь два документа. Первый — заявление в прокуратуру о хищении. Второй — договор о разделе имущества. Выбирать вам.
Валентина Ивановна встала — неожиданно прямая, собранная:
— Значит, шантаж?
— Нет, — Анна покачала головой. — Справедливость. Люди должны платить по счетам.
— А как же семья? — глухо спросил Дмитрий.
— А что семья? — Анна горько усмехнулась. — Семья — это не только общие ужины и праздники. Это еще и общая ответственность. За все.
В этот момент часы пробили двенадцать. Наступил Новый год — и с первым ударом колокола все они поняли: прошлого больше нет. Есть только будущее — неясное, пугающее, но настоящее.
— Дайте ручку, — Валентина Ивановна протянула руку. — Я подпишу. Все подпишу.
— Валя, — Николай Петрович шагнул к ней, — может…
— Нет, Коля, — она даже не взглянула на него. — Хватит бегать. Пора платить по счетам.
Пока она подписывала документы, Дмитрий смотрел в окно. Там, в праздничном небе, расцветали и гасли фейерверки. Люди поздравляли друг друга, обнимались, желали счастья.
— Я тоже подпишу, — вдруг сказал он.
— Что? — Анна удивленно подняла глаза.
— Заявление в прокуратуру. Как сын и как гражданин, я должен это сделать.
Валентина Ивановна уронила ручку:
— Сынок…
— Нет, мама. Ты сама учила меня: правда важнее всего. Помнишь?
Она медленно кивнула:
— Помню. Я многому учила тебя. Жаль, что сама не всегда следовала своим урокам.
Через час все было кончено. Николай Петрович получил свои документы и ушел — теперь уже навсегда. Валентина Ивановна поднялась к себе, заперлась в спальне. Анна собирала со стола, а Дмитрий все стоял у окна.
— Знаешь, — сказал он, не оборачиваясь, — а ведь я всю жизнь гордился родителями. Думал, они такие… правильные.
— Правильных людей не бывает, — Анна обняла его сзади. — Бывают честные. С собой и другими.
— А мы? Мы честные?
— Теперь — да.
Он повернулся к ней:
— Почему ты не сдала их сразу?
— Потому что… — она замялась. — Потому что хотела дать вам шанс. Всем вам. Шанс сделать правильный выбор.
За окном догорали последние залпы салюта. Где-то в спальне плакала Валентина Ивановна. В прихожей лежали документы, которые завтра лягут на стол следователю.
Но впервые за много лет они чувствовали себя по-настоящему свободными. Свободными от лжи, недомолвок, притворства.
И это была самая странная новогодняя ночь в их жизни.
