— Ты опять не протёрла плинтусы, — Наталья Львовна стояла в дверях кухни, поджав губы. В руках она сжимала безупречно белый носовой платок.
Марина медленно отложила недочитанную книгу. За полгода совместной жизни она выучила это выражение лица свекрови наизусть — плотно сжатые губы, чуть прищуренные глаза, едва заметно подрагивающий уголок рта. Сейчас начнётся.
— Я вчера мыла полы, — спокойно ответила она, стараясь не показывать раздражения.
— Мыла? — Наталья Львовна театрально провела платком по плинтусу и продемонстрировала едва заметное серое пятнышко. — Это ты называешь мытьём? В моём доме так не принято.
В твоём доме, в твоём доме… Марина до боли сжала пальцы. Каждый раз эти слова били прямо в цель. Да, они с Ваней живут здесь, в квартире свекрови. Временно, пока не накопят на первый взнос по ипотеке. Но каждый день это «временно» растягивается как резиновое.
— Мам, ну что ты опять? — Ваня появился в дверях, как всегда, в самый напряжённый момент. — Марина же старается.
— Старается? — Наталья Львовна картинно всплеснула руками. — Ванечка, ты посмотри на эту пыль! Я же тебя не так воспитывала. У нас всегда был порядок.
Марина поймала себя на том, что считает про себя до десяти. Старый способ, но помогает не сорваться. Один, два, три… Каждое утро начинается с придирок. То плинтусы не те, то занавески повешены неправильно, то кастрюли стоят не по размеру.
— Мам, давай не будем, — Ваня устало потёр переносицу. — Мне на работу пора.
— Конечно, конечно, — Наталья Львовна мгновенно переключилась. — Ты кушал? Я тебе яичницу поджарю. Марина же не успела, как всегда.
Марина молча встала и вышла из кухни. В их маленькой комнате, бывшей детской Вани, было душно. Она подошла к окну, распахнула форточку. Внизу, во дворе-колодце старого дома на Садовой, играли дети. Их звонкие голоса поднимались вверх, отражаясь от стен.
Сзади скрипнула дверь. Ваня обнял её за плечи: — Не обращай внимания. Ты же знаешь маму…
— Знаю, — Марина развернулась к мужу. — Слишком хорошо знаю. Каждый день одно и то же, Вань. Я уже не могу.
— Потерпи немного, — он виновато улыбнулся. — Ещё пара месяцев, и мы накопим на взнос. Я обещаю.
Марина кивнула. Сколько раз она слышала это «потерпи немного»? Два месяца превращались в четыре, потом в полгода. А там то машину пришлось чинить, то Ване премию задержали…
— Всё будет хорошо, — Ваня чмокнул её в щёку и заторопился на работу.
Марина посмотрела на часы. До начала её смены в библиотеке оставалось два часа. Достаточно, чтобы снова вымыть полы. С плинтусами.
Она достала из кладовки ведро и тряпки. Наталья Львовна маячила рядом, давая указания: — Тряпку надо отжимать сильнее. И в углах не забывай протирать. Я своего Кольку приучила всё делать идеально…
Марина машинально кивала. История про покойного мужа свекрови, Николая Петровича, повторялась по десять раз на дню. Как он всё делал правильно, как содержал дом в чистоте, как любил порядок… Странно только, что на старых фотографиях он выглядел совсем другим — усталым, каким-то потухшим.
— …а ты всё делаешь спустя рукава, — Наталья Львовна поджала губы. — Я же вижу, как ты относишься к дому. Как к чужому.
— А он и есть чужой, — тихо сказала Марина.
— Что? — свекровь подалась вперед. — Что ты сказала?
— Ничего, — Марина с силой отжала тряпку. — Просто думаю вслух.
День тянулся бесконечно. В библиотеке было тихо, почти никто не заходил. Марина сидела за кафедрой, перебирая формуляры, а перед глазами стояло лицо свекрови. Вечером снова начнутся придирки, снова будут бесконечные намёки…
Вечер принёс сюрприз. Когда Марина вернулась домой, в квартире было непривычно тихо. Наталья Львовна сидела в своей комнате, доносился только приглушённый голос телевизора.
В их с Ваней комнате что-то изменилось. Марина не сразу поняла что именно. Потом дошло — книги на полке стояли по-другому. Она точно помнила, как расставляла их по размеру. Теперь они стояли в другом порядке.
Показалось? Марина подошла ближе. Нет, не показалось. Книги явно трогали. И не только их — ящик стола был чуть выдвинут, а она всегда задвигала его до конца.
Холодок пробежал по спине. Свекровь копалась в их вещах?
Марина открыла ящик. Сверху лежали документы, квитанции, записная книжка… Всё вроде на месте, но какое-то… перебранное. Будто кто-то аккуратно просмотрел каждую бумажку и положил обратно.
В дверь постучали. Марина вздрогнула.
— Можно? — Наталья Львовна просунула голову в комнату. — Я тут убралась немного, пока тебя не было. Пыль протёрла.
— Спасибо, — выдавила Марина. — Но не стоило…
— Отчего же не стоило? — свекровь вошла в комнату. — Я же вижу, как ты устаёшь. И порядок навела заодно. А то у тебя тут всё как попало…
Марина промолчала. Внутри всё кипело. Значит, не показалось. Свекровь действительно рылась в их вещах.
Вечером она рассказала Ване.
— Да брось, — он отмахнулся. — Мама просто хотела помочь. Она же всегда так — любит, чтобы всё по полочкам.
— Она копалась в наших документах!
— Ну что ты придумываешь, — Ваня поморщился. — Зачем ей это?
— Не знаю. Но я уверена.
— Мариш, ну перестань. Ты просто устала. Давай спать.
Марина долго лежала без сна. За стеной мерно тикали часы — старые, ещё от бабушки Вани. Тик-так, тик-так… В этих звуках ей чудилось что-то зловещее.
Утром она проснулась с головной болью. На кухне гремели кастрюли — Наталья Львовна готовила завтрак.
— Доброе утро, — свекровь улыбнулась своей обычной улыбкой. — Я тут подумала… Может, тебе к врачу сходить? Ты какая-то нервная в последнее время. Всё мерещится что-то…
Марина застыла в дверях. Откуда свекровь знает про её подозрения? Неужели Ваня рассказал?
— А что мне мерещится? — спросила она как можно спокойнее.
— Ну как же, — Наталья Львовна поставила на стол тарелку с яичницей. — Ванечка говорил, ты думаешь, будто я в ваших вещах копаюсь. Это же надо такое придумать!
Она рассмеялась. Звонко, переливчато. Но глаза остались холодными.
— Кушай, остынет, — свекровь подвинула тарелку ближе. — Я же о тебе забочусь. Как о родной дочери.
Как о родной дочери… Марина вспомнила рассказы соседей. У Натальи Львовны была дочь от первого брака. Потом что-то случилось, и девочка уехала к отцу. Больше её никто не видел.
День в библиотеке тянулся бесконечно. Марина пыталась сосредоточиться на работе, но мысли всё время возвращались к утреннему разговору. Что-то было не так в поведении свекрови. Что-то…
После работы она зашла в супермаркет. Бродила между полками, оттягивая момент возвращения домой. В корзину падали случайные продукты — хлеб, молоко, печенье…
Возле кассы она столкнулась с соседкой, бабой Клавой из квартиры напротив.
— А я тебя ищу, — старушка схватила её за рукав. — Ты это, поговорить надо.
Они отошли к окну. Баба Клава нервно оглядывалась: — Ты того… поосторожнее будь. С Натальей-то.
— В каком смысле?
— В прямом, — старушка понизила голос. — Я давно тут живу, всё помню. И как Колька её помер, и как дочка сбежала…
— Уехала к отцу, — поправила Марина.
— Сбежала, — упрямо повторила баба Клава. — Среди ночи, в чём была. Потому что невмоготу стало. Наталья-то… она ведь с причудами. Всё контролировать любит. Всё должно быть по её правилам. А кто против — тому несдобровать.
— Что вы имеете в виду?
— А то и имею… — старушка снова оглянулась. — Колька-то её не сам помер. Сердце прихватило, когда они ругались. Она его до того довела… А дочка, она же рассказывала, перед тем как сбежать. Что мать в её вещах роется, записки читает, подруг отваживает. Всё под контролем держать хочет.
Марина почувствовала, как холодеет спина.
— И ты смотри, — баба Клава погрозила пальцем. — Она и к тебе так же. Я же вижу. Всё высматривает, всё выслеживает…
— Баб Клав, — Марина перебила соседку. — А вы не знаете, где сейчас её дочь?
— А кто ж знает? — старушка пожала плечами. — Сгинула девка. Ни слуху, ни духу. Только фотография осталась, в серванте у Натальи. Молоденькая такая, красивая…
Вечером Марина не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок, прислушиваясь к шагам за стеной. Наталья Львовна часто не спала по ночам, ходила по квартире. Говорила — бессонница…
На следующий день она отпросилась с работы пораньше. Дождалась, пока свекровь уйдёт в магазин, и прокралась в её комнату.
Сервант стоял у стены, тяжёлый, старинный. Марина осторожно открыла дверцу. Пахнуло нафталином и какими-то старыми духами.
Фотографии лежали в шкатулке, перевязанные выцветшей лентой. Марина дрожащими руками развязала узел.
Вот Наталья Львовна молодая, с первым мужем. Вот маленькая девочка на качелях. А вот… Марина замерла. На фотографии была девушка лет шестнадцати, удивительно похожая на неё саму. Те же черты лица, тот же разрез глаз, даже улыбка похожая. На обороте было написано выцветшими чернилами: «Леночка, 1986».
Под фотографией лежал сложенный вчетверо тетрадный лист. Марина развернула его. Детский почерк с завитушками: «Мама, я больше не могу так жить. Прости. Лена».
Внезапно сзади раздался голос: — Что ты здесь делаешь?
Марина резко обернулась. В дверях стояла Наталья Львовна. Лицо белое как мел, губы дрожат.
— Я… — Марина сжала в руке записку. — Я искала…
— Ты копалась в моих вещах? — голос свекрови стал пронзительным. — Как ты посмела?!
— А вы копались в наших, — твёрдо сказала Марина. — Каждый день, пока меня нет дома.
Наталья Львовна медленно прикрыла дверь. Щёлкнул замок.
— Ты ничего не понимаешь, — она подошла ближе. — Я просто забочусь о сыне. Хочу, чтобы всё было правильно. Идеально.
— Как с Леной? — Марина отступила к окну. — Или как с вашим мужем?
— Не смей! — свекровь схватила её за руку. — Не смей говорить о них! Ты такая же неблагодарная, как она. Я всё для неё делала, всё! А она сбежала. Но ты… ты не сбежишь.
В глазах Натальи Львовны появилось что-то безумное. Она сжала руку Марины сильнее: — Я не позволю тебе разрушить семью. Ванечка должен быть дома, со мной. Я его мать!
— Отпустите! — Марина вырвала руку. — Вы… вы больны.
— Я?! — свекровь истерически рассмеялась. — Это ты больна. Ты плохо влияешь на моего сына. Но я всё исправлю. Я уже договорилась с врачом…
Марина похолодела. В кармане затрещал телефон — входящий звонок от Вани.
— Не смей брать трубку! — Наталья Львовна бросилась к ней.
Марина оттолкнула свекровь и выскочила из комнаты. Пальцы дрожали, когда она набирала номер мужа: — Ваня! Ваня, приезжай скорее!
За дверью билась и кричала Наталья Львовна. Марина заперлась в ванной, сползла на пол. В голове крутились обрывки мыслей: записка Лены, фотографии, странный взгляд свекрови…
Ваня примчался через двадцать минут. Он застал мать в истерике — она металась по квартире, что-то выкрикивая про неблагодарных детей.
— Её нужно показать врачу, — тихо сказала Марина, когда они остались вдвоём на кухне. — Она больна, Вань. По-настоящему больна.
Муж молча кивнул. Он выглядел постаревшим на десять лет: — Я догадывался… Просто не хотел верить.
Через неделю они переехали. Сняли маленькую квартиру на окраине. Наталью Львовну положили в клинику — врачи диагностировали тяжёлое обсессивно-компульсивное расстройство на фоне мании контроля.
А ещё через месяц пришло письмо. Из маленького городка под Пермью. «Здравствуйте, Марина. Я Лена, дочь Натальи Львовны. Соседка рассказала, что случилось…»
Марина долго смотрела на обратный адрес. Потом набрала номер клиники: — Здравствуйте. Я хотела бы навестить Наталью Львовну Григорьеву. И… привезти ей письмо от дочери.
В трубке повисла пауза. Потом усталый голос врача: — Приезжайте. Может быть, это поможет.
Марина положила трубку и подошла к окну. Внизу играли дети — прямо как тогда, во дворе на Садовой. Их звонкие голоса поднимались вверх, отражаясь от стен. Где-то в этом городе, в маленькой съёмной квартире, начиналась их новая жизнь.
