— Ты думаешь, я не вижу, как ты смотришь на него? — Жанна стояла у окна, теребя край выцветшей занавески. За стеклом медленно угасал октябрьский вечер, окрашивая серые пятиэтажки в густой синий цвет.
Илья молчал, разглядывая свои руки. Шершавые, в мозолях — руки сварщика, привыкшие создавать прочные соединения. Но некоторые вещи не поддавались сварке, как бы сильно он ни старался.
— Я просто смотрю на своего сына, — наконец произнёс он, и каждое слово давалось с трудом. — На своего сына, Жанна.
Где-то вдалеке громыхнул последний трамвай — в их городке они ещё ходили, несмотря на все девяностые. Этот звук, такой привычный, сейчас казался особенно тоскливым.
— Илья, пожалуйста… — Жанна повернулась к нему, и в её глазах блестели слёзы. — Мы можем всё исправить. Ради Платона. Ты же знаешь, для него ты — единственный отец.
«Единственный отец» — эти слова эхом отдавались в его голове последние недели. С того самого дня, когда конверт из больницы перевернул их жизнь с ног на голову.
— Знаешь, что самое страшное? — Илья поднялся с продавленного дивана, который они купили ещё когда поженились. — Я ведь правда люблю его. Больше жизни люблю. И от этого ещё больнее.
Из соседней комнаты донёсся детский голос: — Папа, ты обещал показать мне новую книжку!
Папа. Такое простое слово, от которого сейчас хотелось кричать.
— Иду, сынок! — отозвался Илья, и его голос даже не дрогнул. — Только закончу разговор с мамой.
Жанна шагнула к нему, протягивая руку: — Он же не виноват. И ты для него всё равно самый…
— Не надо, — оборвал её Илья. — Настоящий отец сейчас сидит в своём офисе и даже не подозревает, что у него есть сын. А может, и подозревает? — он внимательно посмотрел на жену. — Ты ведь ему не говорила?
Жанна покачала головой, обхватывая себя руками: — Нет. Никогда. Это была… — она запнулась, подбирая слова. — Это была ошибка. Я думала, у нас не может быть детей, ты помнишь, что говорили врачи…
— Помню, — глухо отозвался Илья. — Помню, как мы три года пытались. Как ты плакала каждый месяц. Как я водил тебя по врачам. А потом вдруг — чудо. Беременность. Только чудо оказалось не моим.
Старые половицы скрипнули под его ногами. Этот дом, доставшийся Жанне от бабушки, помнил слишком много. Здесь они праздновали свадьбу, сюда привезли новорождённого Платона, тут строили планы на будущее…
— Папа! — в комнату влетел Платон, сжимая в руках потрёпанный томик сказок. — Ты же обещал!
Илья подхватил сына на руки, прижимая к себе. От мальчика пахло детским шампунем и чем-то неуловимо родным. Как можно было пять лет не замечать, что у них разная кровь?
— Конечно, обещал, — улыбнулся Илья, стараясь, чтобы голос звучал как обычно. — Какую сказку выбрал?
— Про Кота в сапогах! — мальчик открыл книгу на заложенной странице. — Смотри, тут картинка есть!
Жанна наблюдала за ними, прислонившись к стене. В этот момент они казались таким родными, таким настоящими — её мужчины. Если бы можно было повернуть время вспять…
— Давай почитаем в твоей комнате, — предложил Илья, направляясь к двери. — Мама немного устала.
— А почему ты с мамой ругался? — вдруг спросил Платон, обхватывая отца за шею. — Я слышал.
Илья на секунду замер, но тут же продолжил идти: — Взрослые иногда спорят, сынок. Это нормально.
— А вы не разведётесь, как родители Кольки?
Этот вопрос ударил больнее, чем все разговоры с Жанной.
— Знаешь что? — Илья усадил сына на кровать и сел рядом. — Давай сначала прочитаем сказку, а потом поговорим, хорошо?
— Ладно, — кивнул мальчик, устраиваясь поудобнее. — Только ты читай с выражением, как всегда!
Пока Илья читал, в его голове крутились совсем другие слова. Слова из того злополучного медицинского заключения: «…полная неспособность к оплодотворению… врождённая патология… вероятность зачатия — 0%». Пять лет он жил во лжи, не подозревая об этом. Пять лет любил чужого ребёнка как своего.
— Пап, а ты завтра сводишь меня в парк? — Платон уже начинал засыпать, прижимая к себе потрёпанного плюшевого медведя.
— Конечно, — ответил Илья, поправляя одеяло. — А сейчас спи.
Выйдя из детской, он прикрыл дверь и прислонился к стене. В гостиной его ждала Жанна — и разговор, который нельзя было больше откладывать.
— Он заснул? — тихо спросила она, когда Илья вернулся.
— Почти. Просил сводить его завтра в парк.
— И что ты ответил?
— Что схожу, — Илья опустился в старое кресло. — Я не собираюсь его бросать, если ты об этом.
Жанна облегчённо выдохнула: — Значит, ты остаёшься?
— Нет, — он покачал головой. — Я остаюсь его отцом. Но не твоим мужем.
— Илья…
— Не перебивай, — он поднял руку. — Я всё решил. Завтра заберу вещи и перееду к матери. Буду видеться с Платоном по выходным, помогать материально. Но между нами всё кончено.
— А как же любовь? — её голос дрожал. — Мы же столько лет вместе…
— Любовь? — Илья горько усмехнулся. — А ты подумала о любви, когда ложилась в постель с этим… как его? Сергеем?
Жанна вздрогнула: — Откуда ты…
— Неважно. Главное, что теперь я знаю всё. И про вашу старую дружбу, и про его помощь с деньгами, и про то, как ты «случайно» встретила его, когда я был в командировке.
— Это была ошибка! — Жанна почти кричала шёпотом, боясь разбудить сына. — Я была в отчаянии! Врачи сказали, что у нас не может быть детей, ты помнишь, как мы страдали…
— Помню. И помню, как ты сказала, что готова усыновить ребёнка. А потом вдруг — беременность. Чудо.
Он встал и подошёл к окну. В темноте мерцали редкие фонари, освещая пустой двор. Где-то вдалеке снова прогрохотал трамвай.
— Знаешь, что самое паршивое? — продолжил Илья, не оборачиваясь. — Я ведь правда поверил в это чудо. Молился, благодарил Бога, носил тебя на руках. А ты… ты всё это время знала.
— Я хотела сказать, — прошептала Жанна. — Много раз хотела. Но видела, как ты любишь Платона, и не могла…
— Не могла разрушить сказку? — он резко повернулся к ней. — А то, что она всё равно разрушится, ты не подумала?
В этот момент из детской донёсся голос Платона: — Мам! Пап! Я воды хочу!
— Я схожу, — Илья направился к двери. — А ты подумай вот о чём: когда-нибудь он узнает правду. И что ты ему скажешь?
Следующие несколько дней прошли как в тумане. Илья перевёз свои вещи в небольшую квартиру матери, взял отпуск на работе, чтобы всё обдумать. Платону сказали, что папе нужно пожить отдельно из-за работы — старая как мир отговорка разводящихся родителей.
В субботу, как и обещал, он повёл сына в парк. Осенний день выдался на удивление тёплым, и они долго гуляли по дорожкам, усыпанным жёлтыми листьями.
— Пап, а почему ты теперь живёшь у бабушки? — спросил Платон, когда они устроились на скамейке с мороженым.
— Так нужно, сынок, — Илья старался говорить спокойно. — Иногда взрослым нужно пожить отдельно.
— Как родители Кольки?
— Да, примерно так.
— А вы с мамой больше не любите друг друга?
Этот вопрос застал его врасплох. Как объяснить пятилетнему ребёнку, что любовь иногда умирает не потому, что её не было, а потому, что её убили?
— Знаешь, — Илья притянул сына к себе, — иногда взрослые перестают быть мужем и женой, но они всё равно остаются мамой и папой. И всегда-всегда любят своих детей.
— Правда? — Платон поднял на него серьёзные глаза.
— Правда. Я тебя очень люблю и всегда буду рядом.
Всегда буду рядом — эти слова эхом отозвались в его сердце. Он действительно имел это в виду, несмотря ни на что.
Вечером, отведя Платона домой, Илья столкнулся в подъезде с Сергеем. Высокий, хорошо одетый мужчина явно направлялся к Жанне.
— Добрый вечер, — произнёс Сергей с лёгкой неловкостью.
Илья молча кивнул и прошёл мимо. Внутри всё клокотало от ярости, но он сдержался. Ради Платона. Всё ради Платона.
Дома он долго сидел на кухне, глядя в темноту за окном. Мать тактично не беспокоила его, только поставила перед ним чашку чая.
— Знаешь, — наконец сказала она, присаживаясь рядом, — когда твой отец ушёл, я думала, что мир рухнул. А потом поняла: главное — это ты. Моя любовь к тебе помогла мне выстоять.
Илья посмотрел на мать — седую, морщинистую, но всё такую же сильную: — Как ты это пережила?
— День за днём, сынок. Просто день за днём.
В понедельник он вернулся на работу. Сварочные искры летели во все стороны, но работа больше не приносила удовлетворения. Всё валилось из рук.
— Эй, Сазонов! — окликнул его мастер. — Ты бы отдохнул ещё. Вид у тебя не очень.
— Нормальный у меня вид, — огрызнулся Илья, но поймал своё отражение в металлической поверхности. Небритый, осунувшийся, с кругами под глазами.
Вечером раздался звонок от Жанны: — Платон заболел. Температура под сорок, врач сказал — воспаление лёгких.
Илья примчался через двадцать минут. Платон лежал в своей кровати, маленький и беззащитный, его лицо горело от жара.
— Папа, — слабо улыбнулся мальчик, увидев Илью. — Ты пришёл.
— Конечно, пришёл, — Илья сел на край кровати, осторожно погладив горячий лоб сына. — Как ты себя чувствуешь, малыш?
— Горло болит, — пожаловался Платон. — И дышать трудно.
В комнату вошла Жанна с таблетками и стаканом воды: — Нужно принять лекарство, солнышко.
Пока она помогала сыну с таблетками, Илья заметил на тумбочке фотографию: они втроём на прошлогоднем дне рождения Платона. Такие счастливые, такие беззаботные. Всё было ложью, но почему же так больно?
Следующие две недели Илья практически жил в своей старой квартире, ухаживая за больным сыном. Они по очереди с Жанной дежурили у его постели, ставили уколы, давали лекарства. Сергей несколько раз пытался зайти, но Илья дал понять — не время.
— Знаешь, — сказала как-то Жанна, когда они сидели на кухне поздно вечером, — я только сейчас поняла, какой ты удивительный человек.
— Перестань, — поморщился Илья. — Я просто забочусь о сыне.
— Вот именно, — она посмотрела ему в глаза. — О сыне. Несмотря ни на что.
Илья отвернулся к окну. За стеклом падал первый снег, укрывая грязные улицы белым покрывалом.
— Я больше не встречаюсь с Сергеем, — тихо добавила Жанна. — И не буду.
— Это твоё дело, — ответил Илья. — Меня это больше не касается.
Но касалось. Всё ещё касалось, как бы он ни пытался убедить себя в обратном.
Когда Платон пошёл на поправку, жизнь начала входить в новое русло. Илья вернулся к матери, но каждый день заходил к сыну. Помогал с уроками, читал книги, гулял по выходным. Однажды он встретил во дворе Сергея.
— Нам нужно поговорить, — сказал тот.
— Не о чем нам говорить.
— Я хочу помогать ребёнку материально. Всё-таки я…
— Что — всё-таки? — Илья резко развернулся к нему. — Думаешь, если сдал биоматериал, это делает тебя отцом? А кто учил его ходить? Кто сидел ночами, когда резались зубы? Кто…
Он осёкся, заметив в окне встревоженное лицо Платона.
— Послушай, — Сергей говорил тихо и серьёзно. — Я не претендую на роль отца. Но я хочу помочь. Ради Платона.
— Нет, — твёрдо ответил Илья. — Ты уже достаточно «помог». Держись от них подальше.
Вечером того же дня Платон спросил: — Пап, а почему ты ругался с дядей Сергеем?
У Ильи внутри всё оборвалось: — Ты видел?
— Да. Вы говорили про меня?
— Нет, сынок, — Илья обнял мальчика. — Просто взрослые дела.
Когда-нибудь придётся рассказать правду, подумал он. Но не сейчас. Пусть растёт счастливым ребёнком, без этой тяжести.
Прошло полгода. Илья по-прежнему жил у матери, виделся с Платоном, работал на заводе. Жанна пару раз пыталась поговорить о возможности начать всё сначала, но он был непреклонен.
— Прости меня, — сказала она однажды. — Я не прошу вернуться. Просто… прости, если сможешь.
Илья долго молчал, глядя на играющего во дворе Платона.
— Знаешь, — наконец произнёс он, — я, наверное, уже простил. Не ради тебя — ради него. И ради себя тоже. Просто жить с этим не смогу.
Жанна кивнула: — Я понимаю. Спасибо, что остался его отцом.
— А как иначе? — Илья грустно улыбнулся. — Разве любовь измеряется каплями крови?
В тот вечер, укладывая Платона спать, он долго смотрел на родное лицо сына. Чужая кровь, но такое родное сердце.
— Пап, — сонно пробормотал мальчик, — а ты меня любишь?
— Больше всего на свете, — ответил Илья, и это была чистая правда.
