— Я не вернусь, — голос Лены дрожал, но рука, сжимавшая телефон, была твёрдой. — И можешь не пытаться давить на жалость. Хватит.
На том конце провода повисла тяжёлая пауза, а потом мать выдохнула с присвистом, будто получила удар под дых:
— Как хватит? А Вероника? А дети? Ты хоть понимаешь…
— Нет, мама. Это ты не понимаешь, — Лена смотрела в окно кабинета, где за стеклом плыли серые октябрьские облака. — Я больше не буду вашей палочкой-выручалочкой. Точка.
В опенспейсе царила привычная послеобеденная суета. Кто-то звонил клиентам, кто-то стучал по клавиатуре, а Марина из отдела кадров, проходя мимо, остановилась у её стола:
— Квартиру ищешь? — Давно пора. Ты же не собираешься всю жизнь нянчить сестру?
— Уже нашла, — Лена свернула на ноутбуке вкладку с объявлениями. — И не просто квартиру. Я уезжаю в Питер.
И пусть только попробуют меня остановить, добавила она про себя.
Телефон снова ожил — на этот раз сообщение от Вероники: «Ты всё испортила. Мама в истерике, у неё давление. Если с ней что-то случится, это будет на твоей совести».
Совести. Лена усмехнулась, вспоминая, сколько раз за последние десять лет она слышала это слово. «Имей совесть, Леночка», «Как ты можешь быть такой бессовестной?», «Мы же семья, где твоя совесть?»
А где была их совесть, когда она работала на трёх работах, чтобы оплачивать Вероникины кредиты? Где была совесть, когда они превратили её комнату в детскую для племянников, а её саму загнали в каморку при кухне? Где…
— Елена Сергеевна? — голос начальника отдела вырвал её из горьких мыслей. — Зайдите ко мне.
Началось, подумала она, поднимаясь. Конечно, Вероника уже позвонила Павлу Андреевичу. Он же друг их покойного отца, как он может не помочь бедной многодетной матери?
— Присаживайтесь, — Павел Андреевич выглядел непривычно серьёзным. — Значит, увольняетесь?
— Да.
— И куда, если не секрет?
— В Питер. Предложили место ведущего аналитика в международной компании.
— Но как же… — он замялся. — Ваша семья?
— А что моя семья? — она подняла глаза. — Знаете, Павел Андреевич, сколько я получаю за переработки? А сколько уходит на содержание сестры с двумя детьми? На лекарства матери? На репетиторов племянникам?
Он молчал, перебирая бумаги на столе.
— А знаете, сколько раз за последний год Вероника ходила на собеседования? Ноль. Потому что зачем, если есть я — вечный банк, вечная нянька, вечная жилетка.
— Лена…
— Нет, дайте договорить, — она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. — Десять лет. Десять лет я была идеальной дочерью, идеальной сестрой, идеальной тётей. А знаете, что я получила взамен? Право спать на раскладушке в шести квадратных метрах. Право не иметь личной жизни. Право быть вечно виноватой за чужие проблемы.
За окном кабинета начался дождь — мелкий, противный, выстукивающий по стеклу какой-то издевательский ритм.
— Я подпишу ваше заявление, — наконец сказал Павел Андреевич. — Но вы уверены?
— Абсолютно.
Домой она не поехала — незачем. Все вещи уже неделю как в новой квартире, которую она сняла на окраине Питера. Осталось только пережить последние два дня на старой работе.
Телефон не замолкал. Мать, Вероника, тётки, какие-то дальние родственники — все вдруг озаботились её судьбой. «Как ты можешь бросить семью?», «Мы же всегда были вместе!», «Подумай о детях!»
В десять вечера она не выдержала и ответила на звонок матери:
— Что ещё?
— Леночка, — голос матери был непривычно тихим, — доченька, давай поговорим. Я понимаю, тебе тяжело…
— Тяжело? — Лена рассмеялась. — Нет, мама. Мне было тяжело, когда я в девятнадцать лет взяла кредит на лечение отца. Мне было тяжело, когда я работала по ночам, чтобы оплатить Вероникин развод. Мне было тяжело…
— Но мы же семья! — в голосе матери зазвенели слёзы. — Как ты можешь…
— Семья? А где была эта семья, когда я ночами сидела над чужими отчётами, чтобы заработать на частный садик для Димки? Где была семья, когда я отказалась от аспирантуры, потому что «Веронике нужна помощь с детьми»?
— Ты не понимаешь…
— Нет, мама, это вы не понимаете. Я больше не буду вашей жертвой. Всё.
Она нажала отбой и швырнула телефон на кровать. В съёмной квартире было тихо — блаженная, невероятная тишина. Никто не требовал внимания, не просил денег, не давил на чувство вины.
Утром на работе её ждал сюрприз — Вероника собственной персоной, с заплаканным Димкой на руках.
— Привет, сестрёнка, — голос сочился ядом. — Решила сбежать? А как же мы?
— Вероника, — Лена даже не повернулась от компьютера, — у меня работа. Иди домой.
— Работа? А как же твой племянник? Смотри, он плачет, он скучает по тёте…
— Вероника, — Лена наконец развернулась к сестре. — Тебе тридцать пять лет. У тебя двое детей. Когда ты наконец начнёшь жить своей жизнью?
— Да как ты смеешь! — сестра повысила голос, привлекая внимание всего офиса. — Ты же знаешь, как мне тяжело одной! После того, как этот негодяй нас бросил…
— Тебя никто не бросал, — тихо сказала Лена. — Ты сама довела мужа до развода своими истериками и вечными претензиями. Как сейчас доводишь меня.
— Что здесь происходит? — из кабинета вышел Павел Андреевич.
— Вот! — Вероника указала на него свободной рукой. — Павел Андреевич, скажите ей! Вы же были другом нашего отца! Скажите, что она не может так поступать с семьёй!
— Вероника Сергеевна, — его голос был неожиданно жёстким, — немедленно покиньте офис. Это место работы, а не площадка для семейных разборок.
— Что? Вы тоже против нас? — она прижала к себе всхлипывающего Димку. — Все против нас! Никому нет дела до одинокой матери с детьми!
— Охрана, — спокойно сказал Павел Андреевич в телефон. — Поднимитесь, пожалуйста, на третий этаж.
Когда сестру вывели из офиса, Лена почувствовала странное опустошение. Будто из неё разом выкачали все силы, все эмоции, все чувства.
— Спасибо, — тихо сказала она начальнику.
— Не за что, — он покачал головой. — Знаете, Лена… Я был не прав вчера. Уезжайте. Вам действительно нужно уехать.
Следующие два дня прошли как в тумане. Мать слегла с сердечным приступом (конечно, «из-за тебя, бессердечная!»), Вероника строчила бесконечные сообщения с угрозами и проклятиями, старший племянник Максим прислал голосовое: «Тётя Лена, не уезжай, пожалуйста…»
Это было тяжелее всего — голос Максима, дрожащий, почти плачущий. Но она держалась. Должна была держаться.
В день отъезда она всё-таки заехала домой — забрать последние документы. В квартире было непривычно тихо: мать в больнице, Вероника с детьми у подруги.
На кухонном столе лежала стопка неоплаченных счетов. На холодильнике — магнитик с номером службы доставки еды, которой они пользовались последние годы, потому что «Леночка, ну ты же знаешь, я не успеваю готовить с двумя детьми».
В её бывшей комнате, превращённой в детскую, пахло мокрыми носками и фломастерами. На стене — календарь с расписанием уроков Максима, которые она помогала ему делать. На столе — тетрадка с недорешённым примером…
Лена тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли. Нет. Хватит. Это их жизнь, их выбор, их проблемы.
В почтовом ящике она нашла письмо из банка — очередное напоминание о просроченном платеже по Вероникиному кредиту. Порвала, не читая.
Такси ждало у подъезда. Водитель помог загрузить последние сумки.
— На вокзал?
— Да. На Московский.
Питер встретил её дождём и промозглым ветром с Невы. Съёмная квартира в спальном районе оказалась меньше, чем на фото, но это была её квартира. Её пространство. Её жизнь.
Первый месяц был самым тяжёлым. Новая работа, новый город, новые люди. И бесконечные звонки из дома — она сменила номер телефона, но мать каким-то образом всё равно его узнавала.
— Лена, у нас беда, — голос матери дрожал. — Веронику уволили с испытательного срока. Нам нечем платить за квартиру…
— Мама, — она устало потёрла переносицу, — я больше не участвую в этом. Пусть Вероника ищет работу. Реальную работу, а не «удалённый маркетинг» в очередной финансовой пирамиде.
— Но дети…
— Дети не умрут с голода. У вас есть пенсия, есть алименты от бывшего мужа. Научитесь жить по средствам.
Через два месяца звонки стали реже. Через три — почти прекратились. А потом случилось неожиданное: Вероника устроилась на работу. Настоящую работу в супермаркете, кассиром.
— Представляешь, — сказала мать в один из редких разговоров, — она даже на курсы записалась. Хочет в менеджеры выбиться.
— Вот видишь, — Лена улыбнулась, глядя на ночной Питер за окном. — Я же говорила: она всё может, если захочет.
Максим начал писать ей в соцсетях. Сначала редко, стесняясь, потом всё чаще. Рассказывал про школу, про новые игры, про то, как мама изменилась.
«Знаешь, тётя Лена,» — писал он, — «мама теперь совсем другая. Больше не плачет по вечерам и не говорит, что все виноваты. Даже обеды готовить начала».
К Новому году Лена получила неожиданное сообщение от матери: «Доченька, мы справились. Вероника стала заместителем управляющего в своём магазине. Максим занял первое место на олимпиаде по математике. Димка пошёл в садик… Ты была права. Прости нас».
Она долго смотрела на экран телефона, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. В новой квартире (уже не съёмной — она взяла ипотеку) пахло хвоей и мандаринами. На стене висела фотография, присланная Максимом: он, Димка и Вероника в парке аттракционов. Счастливые, улыбающиеся.
— Знаешь, — сказала она вечером своему парню, с которым познакомилась на новой работе, — иногда нужно уйти, чтобы все стали сильнее.
— Поедешь к ним на праздники? — Андрей обнял её за плечи.
— Нет, — она покачала головой. — Пока нет. Им нужно научиться жить без меня. А мне — без них.
Но в январе она всё-таки приехала — на один день, без предупреждения. Просто посмотреть.
Квартира изменилась: исчезли горы нестираного белья и коробки из-под пиццы. В холодильнике — контейнеры с домашней едой. На стене в коридоре — график дежурств.
— Тётя Лена! — Максим повис у неё на шее. — А я теперь сам уроки делаю! И Димке помогаю!
Вероника вышла из кухни — в фартуке, с тестом на щеке:
— Проходи, — сказала она просто. — Будешь пирог с капустой?
Пирог с капустой. Вероника, которая раньше не могла яичницу пожарить.
Мать сидела в своей комнате, перебирая старые фотографии:
— Смотри, — она протянула потрёпанный снимок, — это ты в школе. Всегда была самой сильной, самой ответственной…
— Мам…
— Нет, дай сказать, — она взяла дочь за руку. — Я думала, что защищаю вас, когда потакала Веронике. А на самом деле делала её слабее. И тебя… тебя просто использовала.
Лена молчала, глядя в окно. Всё тот же вид: детская площадка, облезлая горка, старые тополя. Но что-то неуловимо изменилось. Может быть, они сами?
— Ты останешься? — тихо спросила мать.
— Нет, — Лена встала. — У меня вечерний поезд. И… своя жизнь.
— Я знаю, — мать улыбнулась сквозь слёзы. — Теперь у каждого из нас своя жизнь. Но мы всё равно семья, правда?
— Правда, — Лена обняла мать. — Просто теперь мы семья по-другому. Не из страха и чувства долга. А по любви.
В поезде она долго смотрела на проплывающие за окном огни. Телефон звякнул — сообщение от Вероники: «Спасибо, что уехала. Если бы не это, я бы никогда не повзрослела».
Лена улыбнулась, набирая ответ: «Спасибо, что повзрослела. Теперь и я могу просто быть твоей сестрой. Не спасателем, не банком, не нянькой. Просто сестрой».
За окном летел снег — крупный, новогодний. Где-то там, в Питере, её ждал Андрей и недописанный проект. А здесь, в купе ночного поезда, она наконец чувствовала, что все кусочки её жизни встали на свои места.
