— А что я должна делать? Устроить скандал? Рыдать, умолять, угрожать? — Валерия покачала головой. — Знаете, чему учит русская классика

— Валерия Сергеевна, к вам там… это… пришли, — молоденькая секретарша мялась в дверях учительской, не зная, как правильно сформулировать. — Женщина какая-то. Говорит, по личному вопросу.

Валерия медленно подняла глаза от тетрадей. За пятнадцать лет работы в школе она привыкла к внезапным визитам родителей, но что-то в голосе секретарши заставило её насторожиться.

— Как представилась? — она машинально поправила воротник блузки, чувствуя, как по спине пробежал неприятный холодок.

— Никак. Сказала, вы знаете, кто она.

«Началось», — пронеслось в голове. Валерия почувствовала, как заледенели кончики пальцев. Она знала, что этот момент наступит — просто не думала, что так скоро и что прямо здесь, в школе.

В коридоре её ждала высокая блондинка лет тридцати, в слишком коротком для школы платье и на неуместно высоких каблуках. При виде Валерии она дёрнулась, словно собиралась шагнуть навстречу, но осталась стоять у окна.

— Лариса? — Валерия произнесла имя тихо, почти шёпотом. Молодая женщина кивнула. — Пройдёмте в кабинет.

Кабинет русского языка и литературы всегда был для Валерии крепостью, убежищем от всех невзгод. Портреты классиков на стенах, старомодные деревянные парты с откидывающимися крышками, запах мела и книг — всё это создавало ощущение надёжности и постоянства. Но сегодня даже эти стены не могли защитить от реальности, ворвавшейся в её жизнь месяц назад.

— Я пришла… — Лариса замялась, теребя ремешок сумочки, — поговорить о Мише. О Михаиле Андреевиче.

— Вы его любовница, я знаю, — Валерия села за учительский стол, привычно выпрямив спину. — Что именно вы хотели мне сказать?

Лариса вздрогнула от прямоты вопроса. Она явно готовилась к другому разговору — может быть, к скандалу или слезам.

— Я люблю его, — выпалила она. — По-настоящему люблю. Не так, как вы — по привычке, из-за быта и ребёнка. У нас всё иначе.

Валерия почувствовала, как внутри что-то дрогнуло — не от боли, скорее от брезгливости. «Господи, как же это всё банально», — подумала она, глядя на молодую женщину, которая готова была унизиться, лишь бы удержать чужого мужа.

— Вам двадцать девять, верно? — спросила она спокойно. — Я была чуть младше, когда мы с Мишей познакомились. Знаете, что он тогда говорил? Что я не такая, как все. Что с другими всё было не то, не так. Что только со мной он чувствует себя живым.

Лариса побледнела, и Валерия поняла, что попала в точку. Те же слова, тот же сценарий — ничего нового за пятнадцать лет.

— Вы не понимаете, — Лариса шагнула к столу. — Он несчастлив с вами. Вы его не цените, не понимаете…

— Присядьте, — Валерия указала на стул. — И давайте поговорим как взрослые люди. Вы ведь не просто так пришли ко мне на работу?

Лариса опустилась на стул, неловко одёрнув короткое платье. В свете весеннего солнца, бьющего из окна, она казалась совсем юной и потерянной.

— Он говорит, что уйдёт от вас, — её голос дрогнул. — Обещает развод уже полгода. Но всё тянет и тянет. То сын, то мать больна, то на работе проблемы…

— И вы решили ускорить процесс? — Валерия достала из ящика стола конверт. — Знаете, что здесь?

Лариса покачала головой.

— Распечатки его переписки с вами. Фотографии. Детализация звонков. Я всё знаю уже месяц. И знаете, что самое интересное? — Валерия чуть подалась вперёд. — Он даже не удосужился сменить пароль от почты. Настолько уверен, что я никогда не стану проверять.

— Но если вы знаете… почему ничего не делаете? — в глазах Ларисы мелькнуло недоумение.

— А что я должна делать? Устроить скандал? Рыдать, умолять, угрожать? — Валерия покачала головой. — Знаете, чему учит русская классика? Что самое страшное наказание для человека — это он сам. Его выбор, его ложь, его трусость.

Она замолчала, глядя в окно. Там, во дворе школы, дети играли в мяч. Среди них был и Вова — их с Михаилом сын. Пятиклассник, так похожий на отца в молодости.

— Но я пришла не только поэтому, — голос Ларисы стал жёстче. — Вы должны знать кое-что ещё. Про деньги.

Валерия медленно повернулась к ней:

— Что именно?

— Миша… он взял кредит. Большой. На развитие бизнеса, как он сказал. Три миллиона. И часть суммы перевёл мне, якобы на совместное дело. А теперь…

— А теперь что? — Валерия почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота.

— Он говорит, что денег нет. Что всё потерял на бирже. Что не может вернуть. А банк требует возврата кредита, и… — Лариса всхлипнула. — Я не знаю, что делать. У меня ипотека, я вложила все сбережения в наше общее дело…

Валерия молча открыла ноутбук и вошла в онлайн-банк. Семейный бюджет всегда был на ней — Миша предпочитал не вникать в «эту бухгалтерию». Доверял ей полностью.

Три миллиона. Сумма, способная похоронить их финансово. И дело было даже не в самих деньгах — а в том, что он решил эту проблему за её спиной, не посоветовавшись, не предупредив.

— Знаете, что самое смешное? — Валерия закрыла ноутбук. — Я ведь действительно пыталась всё наладить. Ради Вовки, ради общих пятнадцати лет. Думала: переживём, бывает, засосала рутина, захотелось острых ощущений… Но теперь — это уже слишком.

— Что вы будете делать? — Лариса смотрела на неё со странной смесью страха и надежды.

— То, что должна была сделать месяц назад, — Валерия поднялась из-за стола. — Подам на развод. И вам советую подать заявление в полицию — пока есть шанс вернуть хоть часть денег.

— Но как же… — Лариса растерянно моргала. — Он же любит вас, я знаю. Говорит, что без вас и Вовки жизнь не представляет…

— Любит? — Валерия горько усмехнулась. — Любовь — это не красивые слова. Это выбор, который мы делаем каждый день. Выбор быть честным, верным, надёжным. А теперь, простите, у меня урок через пять минут.

Весь остаток дня прошёл как в тумане. Валерия механически вела уроки, проверяла тетради, разговаривала с коллегами. А внутри всё сжималось от предстоящего разговора с Мишей.

Вечером, уложив Вову спать, она сидела на кухне и ждала мужа. В голове крутились слова, сказанные Ларисе: «Любовь — это выбор». Почему же ей самой потребовалось столько времени, чтобы сделать этот выбор?

Хлопнула входная дверь. Миша вошёл на кухню — как всегда, слегка встрёпанный, с неизменной полуулыбкой на губах.

— Привет, дорогая! А что у нас на ужин?

— Разговор, — Валерия положила перед ним конверт с распечатками. — Серьёзный разговор.

Она видела, как меняется его лицо — от привычной беззаботности к испугу, потом к попытке всё отрицать, и наконец — к обречённому пониманию.

— Лера, я всё объясню…

— Не надо, — она покачала головой. — Ничего не объясняй. Просто скажи: куда делись три миллиона?

Миша побелел:

— Откуда ты…

— Уже неважно. Важно другое: завтра мы идём к юристу. Будем оформлять развод.

— Но Вовка… — он попытался взять её за руку. — Как же сын? Ты не можешь так с ним поступить!

— Я? — Валерия отдёрнула руку. — Это ты поступил так с ним. Когда решил, что можешь жить двойной жизнью. Когда подставил нас финансово. Когда предал…

— Лера, я люблю тебя! — его голос сорвался. — Ты же знаешь, что только тебя…

— Нет, Миша, — она встала из-за стола. — Ты любишь только себя. Всегда любил. А я была… удобной. Надёжной. Правильной. Той, кто всё поймёт и простит. Но знаешь что? Я тоже имею право на выбор. И я выбираю уважение к себе.

Он сидел, сгорбившись над столом, и впервые выглядел действительно постаревшим. Не тем вечным мальчиком, которого все прощали и которому всё сходило с рук, а усталым мужчиной, загнавшим себя в угол.

— Что я скажу маме? — пробормотал он.

— Правду. Хотя бы раз в жизни попробуй сказать правду, — Валерия направилась к выходу из кухни. — Я постелю тебе в гостиной. А завтра ты съедешь к маме — она давно зовёт.

Ночью она долго лежала без сна, прислушиваясь к тишине в квартире. Где-то там, в гостиной, ворочался человек, с которым она прожила пятнадцать лет. Отец её ребёнка. Когда-то — любимый мужчина, а теперь — почти чужой.

Утром, собирая Вову в школу, она поймала себя на странном чувстве облегчения. Будто тяжёлый рюкзак сняла с плеч — тот, что носила последний месяц, пытаясь делать вид, что всё в порядке.

— Мам, а почему папа спал в гостиной? — спросил сын за завтраком.

— Знаешь, солнышко, — Валерия присела рядом с ним, — иногда взрослые понимают, что им лучше жить отдельно. Это не значит, что мы тебя меньше любим. Просто…

— Вы разводитесь, да? — Вова смотрел на неё серьёзно, по-взрослому. — Как родители Кирилла из моего класса?

— Да, малыш, — она обняла сына. — Но ты же знаешь, что для меня ты — самое главное в жизни? И для папы тоже. Просто мы будем жить немного по-другому.

— Я знаю, — он вздохнул. — Кирилл говорит, что теперь у него две комнаты — у мамы и у папы. И два компьютера.

Валерия улыбнулась сквозь слёзы:

— У тебя тоже будет всё, что нужно. Главное — чтобы ты был счастлив.

Через неделю Миша переехал к матери. София Андреевна позвонила в тот же вечер:

— Валерочка, доченька, может, одумаешься? — в голосе свекрови звучала привычная вкрадчивость. — Ну подумаешь, ошибся мальчик… С кем не бывает? А ты же знаешь, как он тебя любит…

— София Андреевна, — Валерия старалась говорить спокойно, — давайте не будем. Решение принято. И дело не только в измене.

— А в чём же ещё? Из-за денег, что ли? Так это всего лишь деньги! Заработаете ещё…

— Нет, не из-за денег. Из-за лжи. Из-за предательства доверия. Из-за того, что я больше не могу и не хочу быть удобной женой, которая всё простит и поймёт.

В трубке повисло молчание.

— Что ж, — наконец произнесла свекровь, — тогда прошу только об одном: не настраивай Вовку против отца.

— Никогда этого не делала и не собираюсь, — твёрдо ответила Валерия. — Он останется его отцом, что бы ни случилось между нами.

Жизнь постепенно входила в новое русло. Валерия погрузилась в работу, в какие-то бесконечные отчёты и планы, в подготовку к урокам. Вова два раза в неделю оставался с отцом, а по выходным они часто гуляли втроём в парке — Валерия настояла на этом ради сына.

Лариса больше не появлялась — говорят, уехала в другой город. А вот долги остались: юристы сказали, что половину кредита придётся выплачивать Валерии, раз уж брали его в браке. Она только плечами пожала: деньги — дело наживное.

Однажды, проверяя тетради поздно вечером, она наткнулась на сочинение одной из учениц. «Что такое любовь?» — тема была избитая, но ответ заставил её задуматься.

«Любовь — это когда уважаешь себя настолько, что не позволяешь другим разрушать твою жизнь. Когда умеешь отпускать, даже если больно. Когда веришь, что достойна лучшего…»

Валерия поставила пятёрку и долго сидела, глядя в окно. За стеклом падал первый снег — робкий, неуверенный, но уже по-зимнему чистый. Как чистый лист, с которого можно начать новую историю.

«Достойна лучшего» — эти слова звучали в голове как обещание. Не обязательно новых отношений или какой-то особенной жизни. Просто — лучшего отношения к себе. Права выбирать. Права говорить «нет». Права быть собой.

В коридоре послышались шаги — Вова вернулся с прогулки с отцом.

— Мам, а знаешь что? — он влетел в комнату, раскрасневшийся от мороза. — Мы с папой записались в бассейн! Будем ходить по воскресеньям.

— Это замечательно, солнышко, — Валерия улыбнулась. — А уроки на завтра сделал?

— Почти все! Осталась только математика…

«Всё правильно», — подумала она, глядя, как сын достаёт учебники. «Жизнь продолжается. И она может быть хорошей — просто другой».

Месяц спустя Анна, её коллега по школе, спросила за чаем в учительской:

— Не жалеешь?

Валерия покачала головой:

— Знаешь, я вдруг поняла одну простую вещь: иногда нужно потерять что-то, чтобы найти себя. И это — не потеря. Это обретение.

experienceislandparks.com
— А что я должна делать? Устроить скандал? Рыдать, умолять, угрожать? — Валерия покачала головой. — Знаете, чему учит русская классика
Что портит внешность женщины 45+. 1 меткая цитата Майи Плисецкой
Что портит внешность женщины 45+. 1 меткая цитата Майи Плисецкой о том, чего нельзя делать, когда приближается старость