Первый снег падал крупными хлопьями, оседая на карнизах старых пятиэтажек. Наталья машинально поправила шарф на дочери, думая о том, что говорить со свекровью становится всё сложнее. Восьмилетняя Маша, щурясь от падающего снега, продолжала:
— У неё даже борщ другой. И полотенца пахнут по-другому. И вообще…
— У каждого дома свой запах, — Наталья старалась, чтобы голос звучал ровно. — Просто у бабушки Иры всё… по-своему.
Они поднимались по обшарпанной лестнице, и каждая ступенька, казалось, прибавляла тяжести в ногах. Девяносто третий год выдался трудным — зарплату на заводе задерживали, в магазинах пустые полки, а Павел… Наталья тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли.
Звонок в дверь отозвался знакомой трелью.
— О, наконец-то! — Ирина Борисовна распахнула дверь. — А я уже волноваться начала. Проходите скорее, у меня пирожки готовы.
Запах свежей выпечки ударил в нос, смешиваясь с привычным ароматом корвалола и какой-то старой пудры — вечный запах квартиры свекрови, который Наталья научилась узнавать с первого вдоха.
— Машенька, иди руки мой, а потом покажу тебе, что я для тебя приготовила.
Маша убежала в ванную, а Наталья начала медленно расстегивать пуговицы пальто, оттягивая неизбежный разговор.
— Ты что-то бледная сегодня, — Ирина Борисовна окинула невестку внимательным взглядом. — Паша говорил, что ты в последнее время какая-то нервная стала.
Наталья чуть не выронила сумку. Значит, муж жаловался матери. Опять.
— Паша… — она сделала паузу, подбирая слова. — Паша много чего говорит.
— Ну вот, опять начинается, — Ирина Борисовна скривила губы. — Сколько можно его пилить? Мужчине сейчас тяжело, времена какие. А ты всё недовольна.
Наталья прошла на кухню, привычно отмечая идеальный порядок: начищенная до блеска плита, ровные ряды баночек со специями, кружевная салфетка под хлебницей. Мир Ирины Борисовны, где всё имело своё место и свой смысл.
— Времена у всех одинаковые, — Наталья села на краешек стула. — Но почему-то другие мужчины работу находят. А Паша уже третий месяц…
— Да что ты понимаешь! — Голос свекрови зазвенел. — Ты думаешь, ему легко? Такой завод развалился, где он всю жизнь…
— Всю жизнь? — Наталья невесело усмехнулась. — Ему тридцать два года. Какая там вся жизнь?
— Мам, бабуль, смотрите, что я нарисовала! — Маша влетела на кухню, размахивая альбомным листом.
Наталья с благодарностью взглянула на дочь. Только присутствие ребёнка удерживало обеих женщин от того, чтобы высказать всё, что накипело.
— Ой, какая красота! — Ирина Борисовна мгновенно переключилась на внучку. — Это ты нас всех нарисовала? А почему папа такой большой?
— Потому что он самый главный! — гордо заявила Маша.
Наталья почувствовала, как к горлу подкатывает комок. Самый главный. Который уже три месяца лежит на диване, смотрит телевизор и жалуется матери на «нервную» жену.
— Машенька, золотко, — Ирина Борисовна достала из духовки противень с пирожками, — иди в комнату, там на полке новая книжка для тебя. А мы с мамой чайку попьём, поговорим.
Когда дочь убежала, Ирина Борисовна налила чай в старые фарфоровые чашки — свадебный подарок от своей свекрови, как она любила напоминать.
— Наташа, — голос её стал непривычно мягким, — ты пойми, нельзя так с мужчиной. Он и так себя неуютно чувствует, а ты ещё давишь…
— А как можно? — Наталья почувствовала, что сдерживаться больше нет сил. — Как, Ирина Борисовна? Я на двух работах, прихожу домой — грязь, посуда немытая, он на диване. «Устал», видите ли. От чего устал? От телевизора?
— Но ты же женщина…
— И что? — Наталья с трудом сдерживала голос. — Это значит, что я должна всё тащить на себе? А он что, не мужчина? Не отец своему ребёнку?
Ирина Борисовна поставила чашку на блюдце с таким стуком, что чай выплеснулся на кружевную салфетку.
— Вот в этом вся ты! Всё мужу попрекаешь, всё недовольна! А он хороший…
— Хороший, — эхом отозвалась Наталья. — Только толку от этой хорошести? Знаете, что он вчера сказал? «Может, тебе ещё одну работу поискать?» Представляете?
На кухне повисла тяжёлая тишина. За окном продолжал падать снег, превращая серый ноябрьский день в какую-то мутную пелену.
— Бабуль, а можно мне ещё пирожок? — Маша появилась в дверях, прижимая к груди новую книжку.
— Конечно, солнышко, — Ирина Борисовна встрепенулась. — Садись, я тебе молока налью.
Наталья смотрела, как свекровь суетится вокруг внучки, и думала о том, что когда-то и она сама верила в сказки про «настоящую семью», где муж — глава и опора, а жена — хранительница очага. Красивые сказки. Только жизнь почему-то складывалась совсем по-другому.
— Мы пойдём, — она поднялась из-за стола. — Маша, собирайся.
— Может, останетесь? — В голосе свекрови появились просительные нотки. — Паша вечером придёт…
— Откуда придёт? — Наталья застегивала куртку на дочери. — С работы, которой нет? Или от друзей, с которыми он «работу ищет»?
— Наташа!
— Извините, Ирина Борисовна. Спасибо за пирожки.
Они спускались по лестнице, и Наталья чувствовала спиной тяжёлый взгляд свекрови. Маша что-то щебетала про книжку, но слова доносились как сквозь вату.
Снег усилился, превращая дорогу домой в путешествие через белую пелену. Наталья крепко держала дочь за руку, думая о том, что ещё немного — и она просто не выдержит. Что-то должно измениться. Что-то обязательно должно измениться.
Дома их встретила привычная картина: немытая посуда в раковине, пыль на полках, и Павел на диване перед телевизором.
— О, вы уже вернулись? — он приподнял голову. — Как мама?
— Нормально, — Наталья начала разбирать сумки. — Пирожков напекла.
— А мне оставили?
— В прихожей посмотри, — она старалась говорить ровно, но что-то в его голосе, в этой ленивой заинтересованности только едой, заставило её добавить: — Может, хоть ради маминых пирожков с дивана встанешь?
Павел тяжело вздохнул:
— Опять начинается…
— Что начинается, Паша? — она резко повернулась к нему. — Что именно начинается?
— Маша, иди в свою комнату, поиграй, — он впервые за весь разговор сел ровно.
Когда дочь ушла, Наталья подошла к дивану:
— Знаешь, что начинается? Начинается новый месяц. Скоро за квартиру платить. За садик платить. Продукты покупать. Начинается зима, Паша. А у Маши куртка прошлогодняя, уже маленькая. Вот что начинается.
— Я ищу работу, — он отвёл глаза.
— Где? На диване?
— Слушай, — он встал, возвышаясь над ней, — ты можешь хоть день прожить без претензий? Что ты как пила?
— Как пила? — Наталья почувствовала, как внутри что-то обрывается. — Значит, я пила? А ты кто? Мужчина? Отец семейства? Три месяца без работы, и даже не пытаешься ничего сделать!
— Да что ты понимаешь! — он повысил голос. — Думаешь, легко сейчас работу найти? Везде сокращения, везде развал!
— А почему другие находят? — она тоже начала кричать. — Почему Сергей с пятого этажа устроился? Почему Витька из соседнего подъезда на двух работах? Почему все могут, а ты только можешь маме жаловаться, какая у тебя жена плохая?
— А что, неправда? — он криво усмехнулся. — Только и делаешь, что пилишь и пилишь…
— Мама! Папа! — Маша стояла в дверях, прижимая к груди плюшевого медведя. По щекам катились слёзы.
Наталья осеклась на полуслове. Подошла к дочери, обняла:
— Всё хорошо, солнышко. Мы просто… разговариваем.
— Громко разговариваете, — всхлипнула Маша.
— Больше не будем, — Павел тоже подошёл к дочери. — Иди поиграй, а мы с мамой спокойно поговорим.
Когда Маша снова ушла в свою комнату, Наталья устало опустилась на стул:
— Знаешь, я так больше не могу.
— Как — так?
— Вот так. Я на двух работах. Прихожу — убираю, готовлю, с Машей уроки делаю. А ты… ты даже посуду за собой помыть не можешь.
— Ну извини, — он развел руками, — я не идеальный.
— Дело не в идеальности, Паша. Дело в том, что ты просто… просто существуешь. Как предмет мебели. А я не хочу так жить.
— И что ты предлагаешь?
Она посмотрела на него долгим взглядом. Когда-то этот человек казался ей надёжным и сильным. Когда-то она верила, что с ним можно построить настоящую семью. Когда-то…
— Я подаю на развод.
Он моргнул, словно не веря своим ушам:
— Что?
— Развод, Паша. Я подаю на развод.
— Ты с ума сошла? — он нервно рассмеялся. — Из-за чего? Из-за того, что я временно без работы?
— Нет, — она покачала головой. — Из-за того, что я больше не вижу в тебе мужчину. Мужа. Отца.
— Мама тебе этого не простит.
— А я не для твоей мамы замуж выходила.
Она встала и пошла в ванную. Надо было стирать Машину форму, готовить ужин, проверять уроки… Обычный вечер обычного дня. Только внутри что-то надломилось, и она знала: обратной дороги уже нет.
Звонок раздался, когда Наталья заканчивала проверять Машины тетради.
— Наташа! — голос Ирины Борисовны звучал встревоженно. — Что происходит? Мне Паша звонил…
— А что он вам сказал? — Наталья прикрыла дверь в комнату, чтобы не разбудить уснувшую дочь.
— Что ты с ума сошла. Что развод придумала. Ты в своём уме?
— В своём, Ирина Борисовна. Полностью в своём.
— Но как же… — в трубке послышался прерывистый вздох. — Как же семья? Маша? Что люди скажут?
— А что люди говорят сейчас? Про то, как ваш сын третий месяц без работы сидит? Как я мечусь между двумя работами?
— Наташенька, — голос свекрови стал умоляющим, — давай я с ним поговорю. Он исправится. Он…
— Нет, — Наталья почувствовала, как предательски дрожит голос. — Поздно, Ирина Борисовна. Я уже всё решила.
В трубке повисла тяжёлая тишина.
— Значит, так, — наконец произнесла свекровь. — Завтра приходи ко мне. Поговорим.
— Зачем?
— Затем, что я имею право знать, почему рушится семья моего сына.
Наталья хотела отказаться, но что-то в голосе свекрови — не привычные властные нотки, а какая-то новая, незнакомая интонация — заставило её согласиться:
— Хорошо. Завтра после работы.
Утром Павел демонстративно ушёл, не позавтракав. Хлопнул дверью так, что проснулась Маша.
— Мам, а почему папа злой?
— Он не злой, солнышко. Просто… взрослые иногда ссорятся.
— Из-за работы?
Наталья замерла с недозастёгнутой пуговицей на Машиной блузке:
— Почему ты так решила?
— Ты всегда на работе, а папа дома. Это неправильно, да?
— Да, малыш. Это неправильно.
День тянулся бесконечно. В школе, где Наталья вела уроки русского языка, дети были особенно шумными. В бухгалтерии, куда она бегала по вечерам, цифры путались и не сходились. А впереди ещё был разговор со свекровью.
Ирина Борисовна открыла дверь молча. На кухне уже был накрыт стол: привычный фарфоровый чайник, чашки, пирожки…
— Садись, — она кивнула на стул. — Чай стынет.
Наталья опустилась на краешек стула. В воздухе пахло корвалолом и ванилью.
— Ты правда решила?
— Да.
— И ничего нельзя изменить?
— А что менять, Ирина Борисовна? — Наталья подняла глаза. — Он не хочет меняться. Ему и так хорошо.
Свекровь долго молчала, разглаживая невидимые складки на скатерти.
— Знаешь… — наконец произнесла она. — Я ведь тоже через это прошла. С его отцом.
Наталья удивлённо подняла брови. За все годы Ирина Борисовна ни разу не говорила о своём муже, умершем ещё до их с Павлом свадьбы.
— Он тоже… такой был. Всё думала — изменится, образумится. Детей растил, но… как-то вполсилы. Всё на мне было.
Она налила чай, руки чуть заметно дрожали.
— Я не развелась тогда. Побоялась. Что люди скажут, как одна… А потом он умер, и я поняла — жизнь прошла. Моя жизнь.
— Ирина Борисовна…
— Подожди. Дай договорить, — она сделала глоток чая. — Я Пашу одна вырастила. Думала, он другим будет. А он… в отца пошёл. Я виновата. Избаловала.
— Вы не виноваты.
— Виновата, — она покачала головой. — И знаешь что? Ты правильно решила. Пока молодая, пока силы есть — уходи. Я тебя поддержу.
Наталья почувствовала, как к горлу подкатывает ком:
— Вы серьёзно?
— А я когда-нибудь шутила? — В голосе свекрови мелькнула привычная строгость. — Квартиру разменяете — поможем с Машей, пока устроишься. Не чужие всё-таки.
— Спасибо, — Наталья с трудом сдерживала слёзы.
— Не за что, — Ирина Борисовна встала. — Ещё чаю налить?
Они проговорили до позднего вечера. Впервые за все годы — не как свекровь и невестка, а как две женщины, понимающие друг друга без лишних слов.
Когда через полгода Наталья с Машей переехали в маленькую однокомпатную квартиру на другом конце города, Ирина Борисовна помогала им обустраиваться. Павел к тому времени уже нашёл работу — видимо, развод всё-таки встряхнул его — но было поздно.
— Знаешь, — сказала как-то Ирина Борисовна, помогая развешивать шторы на новой кухне, — я тут подумала… Может, будешь просто Ирой меня называть? Всё-таки столько лет вместе…
Наталья улыбнулась:
— Хорошо… Ира.
Маша, раскладывающая книжки в новой комнате, крикнула:
— Мам, бабуль, идите скорее! Тут такой закат красивый!
Они подошли к окну. Солнце действительно садилось необычно — заливая небо всеми оттенками розового и золотого.
— Новая жизнь, — тихо сказала Ирина Борисовна. — У всех нас.
