— Нет, мама, мы не можем сейчас дать больше, — голос Любы звучал устало, но твёрдо. — У нас самих ипотека и Машкины занятия.
— Ничего, займём где-нибудь, — Денис привычно отводил глаза, не желая встречаться взглядом с женой. — Папе операция нужна.
В кухне повисла тяжёлая тишина. За окном моросил октябрьский дождь, серый и унылый, как этот бесконечный разговор. Люба механически поправила салфетницу на столе — старую, с отколотым краем. Нужно было давно купить новую, но всё время находились траты поважнее.
— Ты же понимаешь, что это нереально? — она старалась говорить спокойно. — Мы только-только начали выбираться из долгов после ремонта.
Денис дёрнул плечом: — Это же родители. Как мы можем отказать?
«Как ты можешь отказать маме» — мысленно поправила Люба. За двенадцать лет брака она слишком хорошо изучила эту формулировку.
— Давай хотя бы посмотрим документы из больницы, узнаем точную сумму, — предложила она. — Может, получится найти клинику подешевле или…
— Люба! — в голосе мужа зазвенело раздражение. — Ты что, не веришь моим родителям?
Она промолчала. Вера Павловна, её свекровь, умела создавать критические ситуации из ничего. За последний год это была уже третья «срочная необходимость»: сначала ремонт крыши на даче, потом замена труб в квартире, теперь вот операция.
— Хорошо, — медленно произнесла Люба. — Давай съездим к ним в выходные, обсудим всё вместе.
Денис заметно расслабился: — Незачем ездить, мама сказала, им нужно триста тысяч. Через неделю госпитализация.
— Триста тысяч? — Люба почувствовала, как внутри всё сжалось. — Это же все наши сбережения. Абсолютно все.
— Ну и что? — он упрямо поджал губы. — Это же папино здоровье!
Люба встала из-за стола. В висках начинала пульсировать тупая боль.
— Я хочу видеть документы из больницы, — твёрдо сказала она. — Это не обсуждается.
— Ты… ты просто не любишь моих родителей! — вспыхнул Денис. — Всегда их в чём-то подозреваешь!
«А ты никогда не видишь дальше маминых манипуляций», — подумала Люба, но вслух сказала другое: — Дело не в любви. Дело в том, что мы не можем бесконечно латать чужие дыры, оставляя свою семью без копейки.
— Чужие дыры? — он резко встал. — Ты называешь моих родителей чужими?
— Нет, Денис. Я просто хочу понимать, на что идут наши деньги. Мы с тобой год копили эту сумму. Год! И каждый раз, когда появляется хоть что-то, твоя мама…
— Не смей! — он стукнул кулаком по столу. Чашки жалобно звякнули. — Не смей говорить так о маме!
Люба устало прикрыла глаза. Снова это. Как только речь заходила о Вере Павловне, любые аргументы разбивались о глухую стену сыновней преданности.
— Хорошо, — она старалась говорить максимально спокойно. — Давай сделаем так: ты съездишь к родителям, возьмёшь документы из больницы, и мы вместе подумаем, как им помочь. Может, найдём другие варианты.
— Какие ещё варианты? — он раздражённо дёрнул плечом. — Время поджимает. Мама сказала…
— Вот именно, — Люба не выдержала. — Мама сказала. А ты даже не видел отца. Не знаешь диагноза. Не говорил с врачами. Просто мама сказала — и ты готов отдать все деньги!
Денис побледнел: — Ты намекаешь, что мама врёт?
— Я не знаю! — она всплеснула руками. — Но согласись, это странно: срочная операция, огромная сумма, и никаких подробностей. Только «мама сказала».
Он молча схватил куртку и выскочил из кухни. Через минуту хлопнула входная дверь. Люба медленно опустилась на стул. В голове крутились обрывки мыслей: ипотека, Машкины занятия английским, старый холодильник, который вот-вот накроется…
Телефон тихо звякнул — пришло сообщение. Лида, двоюродная сестра Дениса: «Привет! Как дела? Давно не виделись. Может, встретимся на выходных?»
Люба помедлила. С Лидой они всегда хорошо общались, но в последнее время как-то отдалились. Слишком много проблем, слишком мало времени на встречи.
«Давай. Есть разговор», — написала она.
Они встретились в небольшой кофейне в центре. Лида, как всегда, опаздывала и влетела в зал, на ходу расстёгивая пальто: — Прости, такие пробки! Ты давно ждёшь?
— Нет, минут десять, — Люба улыбнулась. — Как ты? Как дети?
— Да всё по-старому, — Лида махнула рукой. — Старший в институте, младшая в седьмом классе. Вечно чего-то требуют, вечно им мало. А вы как? Что-то у тебя голос был странный по телефону.
Люба помедлила, размешивая сахар в чашке: — Лид, ты давно видела дядю Лёшу?
— Папиного брата? — удивилась та. — На прошлой неделе заходила. А что?
— И как он? — осторожно спросила Люба.
— Да нормально вроде. С Верой Павловной что-то затеяли, квартиру какую-то смотрят. Говорят, для сдачи хотят купить…
Чашка выскользнула из рук Любы и с грохотом упала на блюдце. Кофе расплескался по скатерти.
— Квартиру? — переспросила она севшим голосом.
— Ну да, — Лида удивлённо подняла брови. — А что такого? У них же вроде деньги были отложены…
Люба почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. В ушах зашумело.
— Какие деньги, Лида? Они у нас просят триста тысяч на операцию. Говорят, срочно нужно…
— На операцию? — Лида нахмурилась. — Какую операцию? Дядя Лёша здоров как бык. На прошлой неделе с ним в шахматы играли, он меня в пух и прах разделал.
В кофейне было душно. Люба расстегнула воротник блузки: — Ты уверена? Может, они не хотели тебя беспокоить?
— Да брось! — фыркнула Лида. — Ты же знаешь Веру Павловну, она любую болячку раздует до размеров катастрофы. Если бы что-то было, весь род бы уже на ушах стоял.
Люба молчала, глядя в окно. За стеклом спешили куда-то люди, проносились машины. Обычная жизнь, в которой вдруг рухнуло что-то важное.
— Эй, ты чего? — Лида встревоженно коснулась её руки. — Что случилось?
— Ничего, — Люба через силу улыбнулась. — Просто… просто я, кажется, очень устала.
Домой она вернулась поздно вечером. Денис сидел на кухне, смотрел в телефон.
— Где ты была? — спросил он, не поднимая глаз. — Я волновался.
— Правда? — она прислонилась к дверному косяку. — А я думала, ты волнуешься только о родителях.
Он вскинул голову: — Опять начинаешь?
— Нет, Денис. Я заканчиваю.
Он напрягся: — Что это значит?
— Это значит, что я сегодня виделась с Лидой.
Денис побледнел. В глазах мелькнуло что-то похожее на страх: — И что?
— И то, что твой отец абсолютно здоров. Более того, они с твоей мамой собираются покупать квартиру. Видимо, на те деньги, которые собирали «на операцию».
Он молчал, опустив глаза. Только пальцы нервно мяли салфетку.
— Скажи, что это неправда, — тихо попросила Люба. — Скажи, что я всё неправильно поняла.
— Люба…
— Просто скажи, что твоя мать не пыталась в очередной раз нас обмануть. Что ты не собирался отдать все наши сбережения на её прихоти.
— Ты не понимаешь! — он вскочил. — Им правда нужны эти деньги! Мама говорила…
— Мама говорила, — эхом отозвалась Люба. — Всегда одно и то же. Мама говорила, мама решила, мама знает лучше. А ты даже не пытаешься думать своей головой!
— Не смей! — он снова стукнул по столу. — Не смей так говорить о моей матери!
— А как мне говорить, Денис? — она почувствовала, как внутри поднимается волна горечи. — Как называть человека, который постоянно манипулирует собственным сыном? Который готов врать, изворачиваться, придумывать несуществующие болезни — и всё ради денег!
— Она просто хотела как лучше…
— Для кого? — Люба горько усмехнулась. — Для нас с тобой? Для Машки? Или для себя?
Он молчал, отвернувшись к окну. За стеклом темнело, и его силуэт казался размытым, нечётким.
— Знаешь, что самое страшное? — тихо спросила Люба. — Не то, что твоя мать врёт. А то, что ты это знаешь — и всё равно готов отдать ей последнее.
— Я должен им помогать, — глухо отозвался он. — Они мои родители.
— А я? А Машка? Мы тебе кто?
Он дёрнулся, как от удара: — Ты же знаешь, что вы…
— Нет, Денис, — она покачала головой. — Я больше ничего не знаю. И не хочу знать.
Она развернулась и вышла из кухни. В спальне методично начала складывать вещи в сумку.
— Что ты делаешь? — он появился в дверях, растерянный и испуганный.
— Собираю вещи. Мы с Машкой поживём пока у мамы.
— Люба, не надо! — он шагнул к ней. — Давай поговорим!
— О чём? — она застегнула молнию на сумке. — О том, как твоя мать снова придумает историю про смертельную болезнь? Или про разрушающийся дом? А ты снова поверишь — и снова отдашь всё, что у нас есть?
— Я больше не буду, — он схватил её за руки. — Клянусь! Я поговорю с мамой, всё объясню…
— Нет, Денис, — она мягко высвободилась. — Ты ничего не объяснишь. Потому что сам не понимаешь, что происходит. Ты как ребёнок, который верит в любую мамину сказку — даже если знает, что это неправда.
— Я изменюсь! — в его голосе звучало отчаяние. — Дай мне шанс!
— А знаешь, что самое обидное? — она остановилась в дверях. — Я ведь правда любила твоих родителей. Старалась понять. Прощала. А они… они просто использовали эту любовь.
В коридоре послышался топот маленьких ног. Машка вернулась с тренировки.
— Мама, папа! — звонкий голос разорвал тяжёлую тишину. — А мы сегодня новый танец учили!
Люба и Денис переглянулись. Дочь не должна видеть их ссору.
— Расскажешь за ужином, солнышко, — Люба попыталась улыбнуться. — Иди пока переоденься.
Вечер прошёл в странном оцепенении. Они улыбались, говорили о чём-то, слушали Машкины рассказы. Но оба чувствовали: что-то безвозвратно надломилось.
Ночью Люба не могла уснуть. Лежала, глядя в потолок, и думала о том, как странно устроена жизнь. Вроде всё идёт своим чередом: работа, быт, семья. А потом происходит что-то — и оказывается, что всё это время ты жил в карточном домике. И достаточно одного щелчка, чтобы он рассыпался.
Утром позвонила Вера Павловна.
— Любочка, как хорошо, что ты взяла трубку! — голос свекрови был непривычно взволнованным. — Ты не представляешь, что случилось!
— Представляю, — спокойно ответила Люба. — Вы собираетесь купить квартиру.
В трубке повисла тишина.
— Кто тебе сказал? — наконец спросила Вера Павловна.
— Это имеет значение?
— Люба, ты не понимаешь! — свекровь перешла в наступление. — Мы хотели как лучше! Это же инвестиция, вклад в будущее! Квартиру можно сдавать, а деньги…
— Зачем вы соврали про операцию?
— Мы не соврали! — в голосе Веры Павловны зазвучали слёзы. — Просто… просто отложили немного. А квартира — это такой шанс! Денис бы понял, он всегда…
— Вот именно, — перебила Люба. — Денис бы понял. Поэтому вы и придумали историю про смертельную болезнь. Знали, что он не откажет.
— Ты делаешь из меня монстра! — возмутилась свекровь. — Я мать, я имею право…
— Нет, Вера Павловна. Вы не имеете права лгать. Не имеете права манипулировать. Не имеете права разрушать нашу семью.
— Какая же ты неблагодарная! — свекровь перешла на крик. — После всего, что мы для вас сделали!
Люба устало прикрыла глаза: — Прощайте, Вера Павловна. Больше не звоните.
Она нажала отбой и некоторое время сидела, глядя в пустоту. Потом встала и пошла собирать вещи. Нужно было забрать Машку из школы и ехать к маме.
Денис позвонил вечером: — Я поговорил с родителями.
— И что? — она старалась, чтобы голос звучал ровно.
— Ты была права. Во всём права, — он помолчал. — Я как будто прозрел. Столько лет позволял маме… — он осёкся. — Прости меня.
— За что именно, Денис? За то, что верил матери больше, чем мне? Или за то, что готов был отдать последнее, оставив нас с Машкой без копейки?
— За всё, — тихо сказал он. — Я… я сказал маме, что больше не дам ни рубля. Что хватит. Что у меня есть своя семья.
— И как она отреагировала?
— Плакала. Говорила, что я неблагодарный сын. Что предал их, — он грустно усмехнулся. — Знаешь, раньше от таких слов я готов был на стенку лезть. А сейчас… сейчас просто стало очень горько.
Люба молчала. За окном шумел дождь — всё тот же, октябрьский, унылый.
— Вернись, — попросил он. — Дай мне шанс всё исправить.
— Я не знаю, Денис, — честно ответила она. — Слишком много было лжи. Слишком много боли.
— Я понимаю, — в его голосе звучала тоска. — Но я правда хочу всё изменить. Не ради мамы — ради нас. Ради Машки.
Люба подошла к окну. По стеклу бежали дождевые струйки, размывая очертания города.
— Дай мне время, — наконец сказала она. — Мне нужно подумать.
— Сколько потребуется, — быстро ответил он. — Я подожду. И… спасибо, что не бросила трубку.
Она улыбнулась — впервые за эти дни: — Знаешь, это уже что-то.
Машка влетела в комнату: — Мам, это папа? Дай поговорить!
Люба протянула ей телефон. Из трубки донёсся радостный голос Дениса, и дочь затараторила про школу, про танцы, про новую подругу Катьку…
Люба смотрела на них — такие родные, такие близкие. Может быть, ещё не всё потеряно? Может быть, стоит дать ещё один шанс — не Вере Павловне, а их маленькой семье?
Время покажет.
