— Ты опять за старое? — Андрей швырнул папку с документами на стол. — Сколько можно обсуждать мою мать с соседями?
Виктория вздрогнула от неожиданности. Она только что вернулась из школы, где преподавала литературу, и даже не успела переодеться.
— Я ни с кем ничего не обсуждала, — она устало опустилась на стул. — Откуда ты это взял?
— Лариса Петровна всё слышала. Как ты жаловалась Ольге на лестничной площадке. Что она, видите ли, опять приходила без предупреждения и делала замечания по поводу воспитания Дениски.
В висках снова заломило. Эта бесконечная карусель обвинений и оправданий крутилась уже который год.
— Андрей, я просто поделилась с подругой. Разве я не имею права обсудить то, что меня тревожит?
— А меня не тревожит, что ты позоришь нашу семью перед всем домом? — он навис над ней, упершись руками в стол. — Мать хочет как лучше. Она опытнее нас, между прочим.
В этот момент в кухню вбежал Денис – худенький восьмилетний мальчик с альбомом для рисования подмышкой.
— Мам, пап, смотрите, что я нарисовал! — он замер на пороге, почувствовав напряжение.
Виктория через силу улыбнулась: — Покажи, солнышко.
— Потом покажет, — отрезал Андрей. — Иди к себе, нам с мамой надо поговорить.
Денис съёжился и быстро ретировался. Виктория проводила его взглядом, чувствуя, как внутри всё сжимается от боли и бессилия.
— Вот так ты всегда, — процедила она. — Стоит заговорить о твоей матери – и ты становишься… другим.
— Каким – другим? — прищурился Андрей. — Нормальным сыном, уважающим родителей? Да, я такой. И тебе советую научиться уважать старших.
Виктория почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Сколько раз она пыталась объяснить, что дело не в уважении. Дело в бесконечном вмешательстве, в подспудных намёках, в постоянном чувстве вины, которое культивировала свекровь.
— Лариса Петровна приходит, когда хочет, командует, как будто это её дом, — тихо произнесла Виктория. — Она критикует всё: как я готовлю, как убираю, как одеваю Дениса…
— А что не так с тем, как ты готовишь? — перебил Андрей. — Борщ вчера пересолила, между прочим. Мать правильно заметила.
Это была последняя капля. Виктория резко встала: — Знаешь что? Иди к своей матери. Пусть она тебе борщ варит. А я устала быть плохой невесткой, плохой женой и плохой матерью – для всех, кроме собственного сына.
— Начинается, — Андрей закатил глаза. — Опять твои истерики. Вот поэтому мать и переживает – с таким характером ты семью развалишь.
Виктория вдруг отчётливо осознала: это никогда не закончится. Пятнадцать лет брака превратились в хождение по кругу. И этот круг сжимается всё сильнее, грозя задушить её окончательно.
— Мне нужно побыть одной, — она направилась к двери.
— Куда это ты собралась?
— К Ольге. Переночую у неё.
— Ах да, твоя разведёнка-подружка, — хмыкнул Андрей. — Главный специалист по разрушению семей.
Виктория молча взяла сумку и телефон.
— Дениска, — крикнула она, — я ненадолго уеду. Папа побудет с тобой, хорошо?
Из детской донеслось тихое «хорошо». Виктория знала: сын всё слышал. Как всегда.
Часть 2
Ольга встретила её с термосом чая и пледом наготове. За пятнадцать лет дружбы они отточили этот ритуал утешения до мелочей.
— Рассказывай, — Ольга подлила чаю в чашку подруги.
— Всё то же самое, — Виктория обхватила чашку озябшими пальцами. — Как будто день сурка. Лариса Петровна появляется, устраивает досмотр, выносит приговор, докладывает Андрею. Он заводится с полоборота…
— А ты молчишь и терпишь?
— А что делать? У неё же «опыт», — Виктория скривилась. — Она же «мать и лучше знает». Стоит возразить – и я уже «неблагодарная», «грубиянка», «неумеха»…
— Вика, — Ольга присела рядом, — ты же умная женщина. Неужели не видишь, что происходит? Это классическая манипуляция. Она контролирует сына через тебя.
Виктория прикрыла глаза. Конечно, она видела. Но признать это означало признать, что пятнадцать лет её жизни были построены на лжи.
— Знаешь, что самое страшное? — прошептала она. — Я начинаю её ненавидеть. И его тоже. А потом ненавижу себя – за то, что не могу быть «хорошей», «правильной», «послушной»…
— Перестань, — Ольга сжала её руку. — Ты прекрасная мать. Дениска у тебя замечательный мальчик. И ученики тебя обожают. А эта… — она осеклась, подбирая цензурное слово, — эта женщина просто не может смириться, что сын вырос.
— Он и не вырос, — горько усмехнулась Виктория. — Как был маменькиным сыночком, так и остался. Только теперь у мамочки есть ещё и невестка для битья.
В этот момент телефон завибрировал – пришло сообщение от Дениса: «Мам, папа злится. Говорит, ты специально устроила скандал. Бабушка приехала, они разговаривают на кухне. Можно я тоже к тебе приду?»
— Ну вот, — Виктория показала сообщение Ольге. — Теперь они вдвоём будут промывать ему мозги. А он всё слышит…
— Так, подруга, — Ольга решительно забрала у неё телефон. — Хватит. Завтра ты берёшь отгул и мы идём к юристу. Пора заканчивать этот цирк.
— Но…
— Никаких «но»! Ты же видишь – дальше будет только хуже. Они уже и ребёнка в это втягивают.
Виктория почувствовала, как по щекам текут слёзы. Столько лет она боялась этого решения, убеждала себя терпеть «ради сына», «ради семьи», «ради приличий»…
— Мама не переживёт, — прошептала она. — Она до сих пор верит, что «стерпится-слюбится»…
— А ты переживёшь? — жёстко спросила Ольга. — И Дениска? Вот что должно тебя волновать.
Часть 3
Елена Сергеевна встретила дочь поджатыми губами и укоризненным взглядом: — Опять сбежала из дома? В твоём возрасте уже пора бы научиться семью сохранять.
— Мама, я пришла не за нотациями, — устало ответила Виктория. — Мне нужна твоя поддержка.
— А свекрови твоей поддержка не нужна? — мать поставила чашки с чаем. — Она, между прочим, женщина немолодая. Переживает за сына, за внука…
— За сына она не переживает, а удушает его своей заботой! — не выдержала Виктория. — И меня заодно.
— Не говори глупостей, — отрезала Елена Сергеевна. — Лариса хочет как лучше. Она опытная женщина…
«Опытная женщина» – эти слова преследовали Викторию всю жизнь. Любой её промах, любая ошибка становились доказательством неопытности, незрелости, несостоятельности.
— Мама, а ты знаешь, что эта «опытная женщина» приходит к нам домой с проверками? Что она перебирает вещи в шкафах, проверяет холодильник, устраивает допросы соседям?
— Ну и что? — пожала плечами мать. — Она беспокоится о быте сына. В наше время это считалось нормальным.
— В наше время, мама! А сейчас другое время. И я другой человек – не младшая домработница в услужении у свекрови.
Елена Сергеевна побледнела: — Ты о разводе думаешь? — она схватилась за сердце. — Вика, опомнись! Что люди скажут?
— Люди, люди… — Виктория покачала головой. — А что скажет мой сын, когда вырастет? Что мать была бесхребетной тряпкой, позволявшей себя унижать?
— Зато у него была семья!
— Семья? — горько усмехнулась Виктория. — Запуганный ребёнок, забитая мать и отец, который только и умеет, что срываться на жену по указке бабушки? Прекрасная семья, ничего не скажешь.
Мать молчала, теребя край скатерти. Виктория видела: за привычными словами о «терпении» и «приличиях» скрывается страх. Страх перед переменами, перед чужим осуждением, перед отступлением от правил.
— Я не прошу тебя одобрять моё решение, мама, — тихо сказала она. — Просто не осуждай. Мне и так тяжело.
Елена Сергеевна подняла на дочь заплаканные глаза: — А может, ещё образуется? Вон у Тамары Николаевны дочка тоже хотела развестись, а потом…
— Нет, мама. Не образуется. Пятнадцать лет не образовывалось – и дальше не будет.
Часть 4
Первый визит к юристу оказался отрезвляющим. Ольга настояла на хорошем специалисте, и Виктория теперь понимала, почему.
— Значит, так, — пожилой адвокат постучал ручкой по столу. — Квартира приватизирована на мужа, вы только прописаны. Это раз. Машина оформлена на свекровь – это два. Вклады общие, но основной доход – его. Это три.
— И что всё это значит? — упавшим голосом спросила Виктория.
— Это значит, что придётся побороться, — адвокат улыбнулся. — Но ничего невозможного нет. У вас несовершеннолетний ребёнок, стаж работы, положительные характеристики…
Слова о борьбе отдавались в висках тупой болью. Она так устала бороться – с предубеждениями, с давлением, с манипуляциями. А теперь предстояла новая битва.
— Главное – собрать доказательную базу, — продолжал адвокат. — Свидетельские показания о моральном давлении, переписку, любые документы…
— Но я не хочу выносить сор из избы, — пробормотала Виктория.
— Милая моя, — адвокат снял очки, — ваша свекровь уже вынесла весь этот сор. Судя по рассказам соседей.
Это была правда. Лариса Петровна не упускала случая обсудить с соседками «неряху-невестку» и её «неправильные методы воспитания».
— А что с Денисом? — этот вопрос волновал Викторию больше всего.
— С ребёнком сложнее, — адвокат помрачнел. — Учитывая возраст, суд спросит его мнение. А тут многое зависит от влияния отца и бабушки.
Часть 5
Известие о предстоящем разводе Андрей воспринял предсказуемо: — Ты в своём уме? — он метался по кухне. — Что скажут мои коллеги? Как я буду людям в глаза смотреть?
— А как я смотрю в глаза сыну, когда он спрашивает, почему бабушка всё время ругает маму? — тихо ответила Виктория.
— Мать желает нам добра! Она…
— Она разрушила нашу семью, Андрей, — перебила Виктория. — И ты позволил ей это сделать.
В наступившей тишине было слышно тиканье часов. Впервые за пятнадцать лет она произнесла это вслух.
— Что ты несёшь? — прошипел Андрей, но в голосе появилась неуверенность.
— Правду. Твоя мать не может отпустить тебя. И использует меня как громоотвод для своей… своей одержимости контролем.
Андрей рухнул на стул: — Уйди. Просто уйди.
В этот момент в кухню ворвалась Лариса Петровна: — Я всё слышала! Как ты смеешь обвинять меня? Я столько для вас сделала!
— Вот именно, — Виктория встала. — Вы сделали так много, что не оставили места для нас самих. Для нашей собственной семьи.
— Да ты… — задохнулась Лариса Петровна. — Андрюша, и ты позволяешь ей так со мной разговаривать?
Но Андрей молчал, глядя в одну точку. Что-то надломилось в его лице – словно треснула маска послушного сына.
— Мам, — вдруг глухо произнёс он, — а ведь она права. Ты не даёшь нам жить.
— Что? — Лариса Петровна побелела. — Да как ты можешь? Я же мать! Я всю жизнь…
— Вот именно, — он поднял голову. — Всю жизнь. И мою, и Викину, и теперь ещё Дениску пытаешься под себя подмять.
В дверях появился Денис с неизменным альбомом: — Бабушка, я нарисовал нашу семью. Смотрите.
На листе были изображены четыре фигуры. Три маленькие – он сам, мама и папа, и одна огромная, нависающая над ними чёрной тенью.
В комнате повисла звенящая тишина.
— Я… я просто хотела как лучше, — пролепетала Лариса Петровна и вдруг разрыдалась.
Виктория молча взяла сына за руку: — Пойдём, солнышко. Папе надо поговорить с бабушкой.
Прошло полгода. Виктория сидела в своей новой квартире – маленькой, съёмной, но своей. Денис рисовал за столом, а на плите закипал чайник.
Телефон звякнул сообщением от Андрея: «Мать легла в клинику. Невроз и депрессия. Врач говорит, годами копилось. Прости, что не видел раньше».
Виктория не ответила. Не потому, что не простила – просто всё уже было сказано. Иногда любовь умирает не от скандалов и измен, а от медленного удушения чужой «заботой». И единственное спасение – разорвать этот замкнутый круг.
Денис поднял голову от рисунка: — Мам, а мы правильно сделали, что уехали?
— Да, солнышко, — она погладила сына по голове. — Иногда нужно уйти, чтобы сохранить себя. И свою любовь друг к другу.
